ИнтерКыся. Возвращение из рая - Владимир Кунин

Потом повезло, обнаружили в ванной комнате аптечку, а там оказались какие-то дезинфицирующие средства, и нам удалось промыть Братку покалеченную заднюю лапу, а Джеку — живот. Перевязали Братка, заклеили на пузе у Джека три длиннющие глубокие царапины — успел-таки зацепить, сучий потрох!..

Рубашку Джека пришлось, конечно, выбросить, а джинсы срочно застирать.

К тому времени, когда мы перетащили этого нокаутированного Бугая в гостиную нашей, как сказал Тимурчик, «клевой хаты», стало уже светать. Мы все трое падали с лап и ног от усталости — шутка ли, почти целые сутки в таком напряге!

А через несколько часов нужно быть уже на «Парамаунте». Производить «впечатление» на журналистов. С первой же секунды начать «создавать себе особый, ГОЛЛИВУДСКИЙ имидж для прессы». Это приказали Стив и Бен — два старых Босса, которые с лимузином встречали нас утром в аэропорту.

Тут, как назло, Браток вдруг распахнул свои зенки! Оглядел нас всех соловым глазом, как, бывало, Шура с похмелюги, узнал меня и так невнятно, будто у него во рту полно жирных Индюков и маленьких Собачек, спрашивает по-Животному:

— Что случилось, Шеф?.. Я словно с дерева упал мордой об землю...

— Так оно примерно и было, Браток, — говорю.

Пум поглядел на Тимура и Джека, хотел было рыкнуть на них — ан хренушки! Пасть-то брючным ремнем упакована. Какой уж тут рык?! Так — жалкий хрип, да и только. И спрашивает меня:

— А это кто, Шеф?..

«Ай да Джек! — думаю. — Ничего себе засветил по рылу Горному Льву! У того даже память отшибло».

Я давай с самого начала представлять Тимурчика и Джека — дескать, мои Родственники и Ближайшие Друзья. Они же тебя освободили, они тебя и лечить будут...

— А кормить? — спрашивает уже окрепшим голосом Пум-Браток. — Жрать охота!

— И кормить тоже они будут, — говорю. — Но если ты, мудозвон калифорнийский, на них хоть один коготь выпустишь или клык покажешь, ты у нас еще раз с такого высокого дерева ёбнешься, что и вовек не очнешься! Понял, валенок деревенский?! Ты посмотри, что ты с Джеком сделал, когда он хотел тебе помочь, кретин вонючий!

— Это у меня инст... Инк... Ну, как его?.. Истик сработал...

— «Инстинкт», дубина стоеросовая! Серый, как штаны пожарного! — обругал я Братка любимым выражением милиционера Мити Сорокина.

— Лапа болит... — жалобно заныл Пум. — Пожрать бы, Шеф!..

— Он жрать хочет, — перевел я Тимуру и Джеку с Животного на шелдрейсовский.

Тимурчик, добрая душа, даже руками всплеснул от восторга:

— Во блеск! Тогда эта рыбка, упиханная расслабушными таблетками Джека, сейчас пойдет ему в самый кайф!

— Молодец, Тим. Очень толково. И мы хоть немного поспим, — сказал Джек и протянул руки к морде Братка Пума-Кугуара, чтобы снять свой брючный ремень с его пасти.

Пум отшатнулся и спросил меня:

— Это он меня из капкана?..

— Да, — говорю. — Именно он! Он тебе и по харе врезал! А может и пристрелить ко всем чертям!.. Понял, с кем дело имеешь?

— Нет вопросов... Какие проблемы, Шеф! — покорно ответил Браток и подставил морду Джеку.

Мы с Тимурчиком затаили дыхание...

Джек аккуратно размотал ремень и выпустил на свободу Пумову пасть с жуткими клыками.

И Пум — ну надо же!.. — благодарно лизнул руку своим огромным пепельно-розовым шершавым языком!..

— Мо-ло-дец!!! — завопили мы с Тимуром одновременно.

Я тут же подтащил Братку здоровый шмат своего лосося, фаршированного транквилизаторами, а Тимур приволок из холодильника для Братка еще пачку сосисок. И стал развязывать Братку передние лапы...

— Тим! Ты не торопишься с этим актом альтруизма? — спросил Джек.

И я почувствовал, как мы с ним оба напряглись, готовые в любое мгновение рвануться на помощь к Тимуру.

— Нет, ребята! Не боись!.. — крикнул Тимур. — Теперь все будет в порядке!..

* * *

Рано утром нас разбудил звонок Бена — Президента агентства «Художник и Творчество», чистокровно-американского внука своей бывшевитебской бабушки.

Мы еле продрали глаза...

Джек врубил «громкую связь» и разговаривал с Беном, не беря в руки телефонную трубку. Поэтому мы с Тимурчиком все слышали. Но если честно, то сквозь дрему.

Бен сообщил, что на киностудию нужно будет приехать не к восьми тридцати утра, а только часам к трем, после обеда. Ибо первая встреча планировалась в полном составе творческой группы, а Нэнси Паркер — «звезда» первой величины сегодняшнего американского кинематографа, которая должна играть в нашем фильме роль моей хозяйки — бедненькой девушки-эмигрантки из России, насильно втянутой в кровавые разборки русско-татарской мафии, держащей в страхе всю Калифорнию, — к сожалению, задерживается.

Эта бедняжка Нэнси Паркер всего лишь полтора часа тому назад вылетела на очень собственном самолете из собственного дома в Майами в не менее собственный дом в Малибу — такой неслабый поселок кинозвезд на краю Лос-Анджелеса... Как только что сказала Нэнси — глупые и нечуткие авиационные власти Америки слишком поздно дали ее экипажу «воздушный коридор» и «добро» на вылет, и поэтому она опаздывает. И приземлится в Лос-Анджелесе не раньше двух часов дня. А так как мисс Паркер — образец фантастической деловитости и ответственности...

Тут Бен как-то странно закашлялся.

...то мисс Нэнси Паркер передает мне привет и надеется, что эта маленькая неурядица никак не отразится на наших с ней дальнейших взаимоотношениях. Она счастлива иметь партнером такую замечательную Личность, как Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах, о котором ей на последнем приеме в Белом доме, в Вашингтоне, очень тепло и много рассказывали ее личные друзья — мистер Президент и Первая Леди Соединенных Штатов — Билл и Хиллари Клинтон...

Как особое достоинство Нэнси Паркер, Бен подчеркнул, что все это она наговорила Бену, принимая душ на борту своего самолета и несясь со скоростью пятьсот миль в час на высоте восемнадцать тысяч футов, кажется, над Оклахома-Сити.

И Бен предложил нам еще немного поспать. Но не тут-то было...

Неожиданно под моим диванчиком, на котором я продрых весь небольшой остаток ночи, раздался тяжелый вздох со стоном. Это был Браток.

Я тут же спрыгнул на пол и осторожно приблизился к лежащему под диванчиком Братку. Осторожно потому, что со сна этот Жлобяра мог и клыками хватануть сдуру, и лапой шарахнуть. А что там были за когти, я уже говорил!..

Полузакрыв глаза, Пум дышал часто и горячо — в прямом смысле этого слова. А его раненая задняя лапа судорожно подергивалась и тряслась. И распухшая была — жутко смотреть!

— Шеф... — пробормотал Пум по-Животному и попытался поднять голову.

Но это ему не удалось, и он снова уронил свою огромную Кошачью башку на толщенные передние лапы.