Лисье зеркало - Анна Коэн

– Не нужно искать оправданий, когда ты уже здесь. Я же вижу, что тебе хорошо в театре. Хотя у нас то еще дно с гнилым осадком.

– Верх гниет не хуже… – прошептала Луиза, но Чайка ее услышала.

– Пригодишься еще. У Олле чутье на людей, и получше моего. Пошли, здесь собачий холод.

***

Нильс редко посещал Крысятник, и за те три месяца, что Луиза провела в театре, она видела его от силы раз пять. Обычно он приходил вместе с Олле и разговаривал лишь с ним одним. На вид Нильсу было за тридцать, и он был далеко не из тех обаятельных люмпенов[2], с кем она успела познакомиться. Одного взгляда хватало, чтобы почувствовать: этот человек опасен, а его нож не скучает без дела. Его белесые волосы были стянуты в две тонкие тугие косы и придавали ему вид дикого северного завоевателя, а все четыре клыка когда-то вырвали, по слухам, за то, что он вцепился ими не в ту руку. Счастье, что он не жил в театре.

Когда Луиза с Чайкой спустились под сцену, он был там. Развалившись на одном из тюков с тряпьем, Нильс плевался в потолок щепками от разжеванной в мочало зубочистки.

– Пырнуть эту тварь, да поскорее, – прошипел он, бешено кося глазом. – Если б только подобраться поближе!

– Далеко тебя не пустят, с твоим-то ликом мыслителя, – отвечал Олле, которого, казалось, вовсе не раздражал агрессивный собеседник.

– Да начхать! Ты хоть знаешь, что на площади…

– Ваши новости все с душком, милейший. Все в курсе, все готовы. Мы выступаем, только рассветет. Дамы, вы с нами? – обратился он к девушкам, которые пытались бочком проскользнуть мимо и не попасться на глаза Нильсу.

– Я пас, – отрезала Чайка и тут же скрылась.

– Луковка, тебе стоит пойти, что бы ты там ни говорила. Посмотришь, куда тебя пыталась утащить та ведьма и что бы с тобой стало, отведай ты ее угощение. К тому же Братья готовы показать высший класс.

– А я еще ничего не говорила. Куда идти? Ведь если там так опасно, как ты говоришь…

– Там станет еще хуже, если никто не пойдет и не сделает того и этого: не пустит дым слепым в глаза, не дернет за усы кота. Злодеяния должен кто-то пресекать! – Он поднял вверх палец. – Ты меня понимаешь?

– Думаю, не вполне.

– Сама увидишь. Нильс, найди Братьев, они в мастерской.

– Я тебе не посыльный. – Светлоголовый бродяга сплюнул на пол остатки зубочистки и зашагал прочь, сунув руки в глубокие карманы пальто.

– И ты соберись-принарядись, – обратился Олле к Луизе. – Сегодня нанесем визит королю!

***

Главная площадь изменилась с тех пор, когда Луиза еще была швеей на фабрике. Но человек, идущий не разбирая дороги, как она неделю назад, мог и не заметить этого, даже если бы забрел туда. Дело было даже не в смене сезонов. Ратуша нравилась ей раньше, ее пронзающие небо шпили, поражающий воображение хитроумный хронограф, высокие узкие окна и витражи, блестящие на солнце. Теперь их не было: каждый проем был заколочен досками.

В белесом, как сыворотка, февральском небе солнце было почти неразличимо. Время близилось к девяти утра, и площадь обросла, точно комками мха, группами людей. Все они стояли, замерев и обратив лица к башне с хронографом и колокольней, будто вот-вот должно было произойти нечто важное. Олле и Нильс тоже напряженно чего-то ждали, но их ожидание скорее напоминало нетерпение охотничьих псов перед тем, как их отпустят с привязи.

Минутная стрелка достигла верхней точки главного циферблата. В ту же секунду зазвонил колокол; его звук вибрировал и разрастался. Народ двинулся к стенам ратуши. С каждым ударом толпа все более сгущалась у лестницы, ведущей к дверям, но никто не поднимался по ступеням. Они всё еще смотрели вверх, как рыбы, ждущие корма.

На балкон, что находился прямо над входом и служил всегда для важных объявлений горожанам, будь то эпидемия или рождение августейшего отпрыска, вышел Антуан Спегельраф в белоснежном мундире с красной лентой через плечо. Он приблизился к ограждению, простер руки над площадью – и народ возликовал. Хоть Луиза знала его недолго, а сейчас стояла в отдалении, у нее не возникло ни малейших сомнений, что это был он – ее старший брат, король-изгнанник. Тот самый человек, что страшился каждого шороха, прикрывал глаза в присутствии слуг, ожидая, пока они уйдут, теперь возвышался над теми, кого боялся и презирал. Он купался в их обожании.

– Смотри, Луковка, смотри! Просто представь, что ты среди них: стоишь и ждешь подачки. – Лицо Олле никогда еще не было таким ожесточенным.

– Но они любят его… я не понимаю. – Луиза не могла оторваться от нового образа брата – величественного и жуткого.

– Конечно, любят… а еще больше они любят ту отраву, которой он щедро их одаривает. От нее они сначала готовы пуститься в пляс, затем видят эльфов прямо под потолком ратуши. А после валятся на пол и ползают, исходя по́том. Иные живут там, как в ночлежке.

– Но если они собираются внутри, почему он встречает их на улице?

– Каждый из его подданных получил приказ: привести друзей и родню, если те еще не признали Его Высочество Выродка, – прорычал Нильс. – Поэтому их больше, чем обычно. И поэтому мы здесь.

Антуан начал свою речь, но на расстоянии ее не было слышно отчетливо. Только одобрительный гул, которым встречали каждый его особо громкий возглас.

– Что он говорит им? Я не могу разобрать. – Луиза незаметно для спутников осматривалась, ведь поблизости могла быть и карета ее отца. Или Клемент, чьей задачей было присматривать за венценосным братом в столице.

– Все то же, что и прежде. Что мир прогнил, а вместе с ним и люди. Что все слепы и не видят пороков нового правительства, и лишь он способен вернуть им ясность взгляда и былую чистоту нравов, – перевел Олле невразумительные звуки.

– Глаза… у той женщины были красные глаза, а зрачок… – Девушка вновь почувствовала приближение дурноты, вспомнив встречу в тупике.

– Да, это все от его питья и сладкого хлеба. Загубленные люди с мозгом мягким, точно глина, – всему готовы верить, что им ни скажут.

– Уже сейчас… – Нильс облизнул обветренные губы. – Сейчас откроют двери! Чего они ждут, ну?!

– Вы хотите его убить! – Ужасу Луизы не было предела.

– Ну нет, – усмехнулся Олле, – Линкс и Рехт работают не так. Научный подход! Я уже вижу их, и ты смотри внимательно: сейчас будет представление!

Антуан еще продолжал вещать с балкона, когда площадь с громкими хлопками начала заполняться разноцветными клубами: зеленые треугольники, красные и белые полосы – дым сложился во флаг Кантабрии. Это было бы прекрасно, если бы не испуганные крики в толпе и не первые выстрелы, возвестившие о прибытии стражи.

Из плотных цветастых облаков выбегали врассыпную бедно одетые люди, прикрывая лица, запачканные краской. Полускрытые дымом, бегали возле ратуши констебли – можно было различить лишь их фуражки и воздетые к небу дубинки. Они искали виновников, и с каждой секундой количество дубинок в дыму возрастало.