Байки из роддома - Андрей Шляхов

— На счастье! — сказала она, безуспешно пытаясь выхватить веник у сына.

Данилов рассказал о своих впечатлениях от родительского собрания.

— Ты думаешь, у нас что-то другое? — рассмеялась мать. — Или при слове «лицей» ты представляешь себе воспитанных деток, чинно прогуливающихся взад-вперед на переменах и вежливо раскланивающихся друг с другом? Это тебе не Царское Село и далеко не восемнадцатый век! Слушай, а ты вообще знаешь, чем лицей отличается от гимназии, а гимназия от обычной школы?

— Откуда? — Данилов изобразил огорчение. — Меня в лицеях не учили…

— Гимназии и лицеи отличаются от обычных школ расширенным дополнительным обучением. Второй иностранный язык, история искусств… Учебное заведение с углубленным изучением гуманитарных наук называют «гимназией», с углубленным изучением естественных — «лицеем». Так повелось издавна, еще с восемнадцатого века. Но скоро, боюсь, ничего уже не останется — ни школ, ни гимназий, ни лицеев…

— Почему? — Данилов сам не заметил, как съел весь рулет.

— Если есть обычный компьютер с подключением к Интернету, то можно обойтись и без учителя!

Эта фраза была произнесена с сарказмом, переходящим в негодование.

— Компьютер, оказывается, сам по себе является превосходным преподавателем! К чему годами готовить педагогов?!.. Ладно, что мы все обо мне да обо мне. Расскажи про себя.

— Рассказывать-то нечего. Все хорошо. И на работе, и дома.

— У тебя всегда все хорошо, — покачала головой мать. — А потом как посыплются новости — только успевай слушать.

— Хламидиоз, кандидоз и уреаплазмоз. — Гвоздев намеренно вводил Данилова в курс дела в коридоре, подальше от пациентки. — Этот букет был выявлен в медицинском центре, куда наша Маша явилась на тридцать шестой неделе.

Инфекционные заболевания, протекающие в стертой, бессимптомной форме, тем не менее могут привести к внутриутробному инфицированию плодного пузыря и самого плода. Это чревато выкидышами, преждевременными родами, рождением недоношенных, а то и мертвых детей.

— А где она была до этого?

— Ее пользовал какой-то шарлатан. Не то из тех, кто призывает рожать в морской воде, не то из тех, кто выступает за роды во время прыжка с парашютом. Знаешь, чем образованнее люди, тем более они восприимчивы ко всякой ереси.

— Ну не всегда…

— Почти всегда, моему опыту можно верить. Это необразованные верят в заговоры. Заговаривают грыжи, сводят шептанием бородавки, привораживают, но не более того. С беременностью они не шутят — в положенный срок идут и становятся на учет. А вот образованных начинает заносить! Недаром же классик назвал свою пьесу «Горе от ума». Короче, под самый конец беременности к двум продвинутым программистам приехала мать и теща, необразованная дама из провинции. Помочь же надо, появление внука — дело серьезное. Тетка сразу же прогнала этого шарлатана и потащила дочь к обычным врачам. Хоть обменную карту завели на нашу красавицу.

Обменная карта — своеобразное «досье» беременной, обеспечивающее преемственность между женской консультацией и родильным домом.

— От госпитализации она отказывалась до тех пор, пока вчера не почувствовала что-то похожее на схватки и по «скорой» не поступила к нам.

Гвоздев подождал, пока Данилов пролистает историю родов, и продолжил:

— Короче, что мы сейчас имеем. Роды начались в половине девятого утра. Температура — тридцать семь и восемь. На мониторе — хроническая гипоксия плода. Мы решили пойти на экстренное кесарево сечение.

В истории родов значился совместный осмотр доцента кафедры, заместителя главврача по лечебной части, заведующего отделением обсервации и доктора Рубановой.

— Такое фундаментальное обоснование экстренного кесаревого? — удивился Данилов. — Перестраховываемся?

— Да, только так! — подтвердил Гвоздев. — Чует мое сердце, что хлебнем мы тут лиха. Тем более что она от операции отказалась.

Оформленный по всем правилам отказ от операции с подписью роженицы был вклеен в историю родов.

— От обезболивания она тоже наотрез отказывается. Кричит, что мы ее отключим и прооперируем против ее воли. «Эпидуру» я с учетом ее температуры и не упоминал, предлагал промедол с закисью азота…

— Тогда зачем вам я? — Данилов вернул историю родов Гвоздеву. — Постоять рядом в качестве группы моральной поддержки?

— Предложить обезболивание, выслушать отказ и записать его в историю родов, — назидательно, словно беседуя с неразумным ребенком, сказал Гвоздев. — Иначе потом скажут, что мы не предлагали обезболивания.

— Страхуетесь, как альпинисты, — покачал головой Данилов. — Ладно, я все понимаю. Пора познакомиться с роженицей…

Кесарево сечение, как и все прочие операции, нельзя делать без согласия больного, если тот адекватен и находится в сознании. Пусть — по показаниям, пусть — по жизненным показаниям, но все равно — с согласия.

Данилов ожидал увидеть в родовом зале какую-нибудь манерную, избалованную, вздорную особу, но ошибся. Никогда не следует мыслить стереотипами. Роженица оказалась не вздорной и не манерной. И кажется, совершенно не избалованной.

Худое, изможденное лицо с болезненным румянцем, огромный живот, суетящиеся руки. Стонала она не требовательно или надсадно, а тихо, словно стесняясь и самих звуков, и своего положения, и того, что приносит окружающим столько забот.

— Вот наш анестезиолог Владимир Александрович! — В родовом зале флегматичный и вечно унылый Гвоздев моментально преображался в бодрого энергичного доктора. — Побеседуете с ним, Мария Павловна?

— О чем? — прошелестели тонкие пересохшие губы.

— Здравствуйте, Мария Павловна. — Догвоздевской бодрости Данилову было далеко. — Давайте обсудим вопрос с обезболиванием родов…

— Нечего обсуждать, доктор.

— Дайте, пожалуйста, мне высказаться, — попросил Данилов, — ведь я же действую в ваших интересах. Обезболивание поможет вам сберечь силы, рационально ими распорядиться…

Он говорил минут пять, не меньше. Роженица согласно кивала, давая понять, что слышит и понимает, что ей говорят, время от времени стонала, один раз даже вскрикнула, но от обезболивания все же отказалась.

Сделав запись в истории, Данилов вышел из родового зала с какой-то необъяснимой уверенностью в том, что очень скоро он снова встретится с несговорчивой Марией Павловной.

Срочный вызов в родзал отделения обсервации поступил без пяти двенадцать.

Не больше минуты потребовалось Данилову и медсестре Вере для того, чтобы добежать до места.

Залитый кровью пол, окровавленные одежды, врачи и акушерки, исполняющие одним им ведомый танец вокруг кровати, на которой лежит обнаженное, белое как мрамор тело. Раскинутые в стороны руки безвольно свешиваются с кровати, из-под полуприкрытых век видны белки закатившихся глаз, застывшее выражение лица…