Диана Де Пуатье - Иван Клулас

Успокоенная на сей счет, 3 июля Диана принесла вассальную клятву как владелица замка Шенонсо, а потом, выждав несколько лет, аннулировала сделку от 1535 года, благодаря которой Шенонсо стал частью королевского домена, вынудила Бойе забрать замок и выставить на продажу, чтобы в 1555 году приобрести его за 50 тысяч ливров, которые, естественно, выложил король.

Оставалось обеспечить надежный альянс с Гизами, и он был торжественно скреплен браком между Луизой де Брезе и Клодом Лотарингским, маркизом де Майенном, а в недалеком будущем — и графом д’Омалем, после того как его старший брат станет главой семьи. Церемония состоялась 1 августа 1547 года. Насчет этого брака Франсуа д’Омаль советовался с племянником коннетабля Колиньи, и тот дал неопределенный ответ, «что, мол, больше ценит немного доброй славы, чем много богатства». Но несмотря на подобную сдержанность, Гизы решились сделать шаг навстречу и, таким образом, привлечь на свою сторону всемогущую Диану. Впрочем, супруг, молодой Клод де Гиз, был уступчивым и хорошим мужем, снискав тем благосклонность и дружбу королевской любовницы. С тех пор итальянские послы среди важнейших событий придворной жизни отмечали, что Шарль Лотарингский, архиепископ Реймсский, обедает за столом Дианы и оба они вместе с Франсуа д’Омалем составляют нечто вроде тайного совета. Диана относилась к ним почти как к сыновьям, в которых хороший дом всегда нуждается, для того чтобы обрести величие[310].

Собрав за несколько недель внушительную добычу, Диана все еще не была удовлетворена. Ее притягивала государственная казна, над которой она во что бы то ни стало хотела заполучить контроль. После смерти казначея Ссудных касс Жана Дюваля Диана добилась назначения на эту должность одного из своих ставленников — Андре Блонде: теперь она каждое утро могла узнавать о поступлениях, тратах, сделках и судебных процессах, чреватых штрафами и конфискациями[311].

Так, мало-помалу истинные рычаги власти попали в ее руки. Через своих ставленников и союзников мадам де Брезе участвовала в политических спорах, постоянно беседуя с монархом, следила за выполнением намеченных ею планов, умела извлекать из этого немалые прибыли, ибо каждый, зная о влиянии фаворитки короля, старался найти к ней подход. Однако Диана была не из тех женщин, кого удовлетворяет закулисная власть, она хотела во всей славе предстать перед глазами всего мира и занять надлежащее место, то есть высочайшее в королевстве, ибо и сам новый монарх склонялся перед нею.

Диане хотелось стереть все следы прежнего царствования. Стремясь сделать опалу герцогини д’Этамп громкой и безвозвратной, она отправила ее в изгнание, лишив всех пожалований; очистила Советы от ее протеже; аннулировала судебный процесс, открытый по инициативе герцогини, дабы лишить ее, Диану, права собственности на четыре сеньории — Ане, Ножан-ле-Руа, Бреваль и Моншове — под тем предлогом, что они некогда принадлежали Короне. Но для полноты триумфа мадам де Брезе надо было публично взять реванш.

Анна д’Эйи была ветреной, расточительной, легкомысленной женщиной и любила роскошь. Диана, демонстрируя образ безупречной вдовы, добилась от нового короля, чтобы он наставил государство, и в первую очередь двор, на путь нравственности. Целая серия мер, направленная на установление экономии и аскетизма, ясно показывает, что под управлением «дамы из Ане» и контролем ее друзей, державших в руках пружины государственной власти, Францию ждет обновление.

Особое предписание устанавливало, что балы и концерты более не будут устраиваться ежедневно; бархат, атлас, золотая и серебряная парча, позументы и вышивка должны исчезнуть с одежды под угрозой штрафа в тысячу экю[312]. Придворный штат был изрядно урезан. Королеве Екатерине дозволялось иметь лишь четырех фрейлин, дам «серьезных и порядочных». Первой из них стала сама Диана, остальные — дамы де Монпансье, де Невер и де Сен-Поль. Дворянам запрещалось находиться в спальнях фрейлин утром — при вставании, а вечером — при отходе ко сну[313].

В то же время канцлер Оливье готовил суровые эдикты против святотатцев, убийц и злоумышленников, устраивающих засады. Король предусматривал также и социальные меры: он организовал в Париже общественную благотворительность, предписал монастырям в определенные дни раздавать милостыню в виде денег или продуктов. Жители каждого квартала должны были сообща заботиться о пище бедных семей. Для поддержания порядка на улицах Генрих приказал эшевенам использовать здоровых нищих на городских работах, а больных и увечных содержать в больницах[314]. Была предложена и парламентская реформа: отныне советником мог стать только человек старше тридцати лет и после тщательной проверки на предмет добродетельного и нравственного образа жизни[315].

Вдовствующая королева Элеонора, ободренная столь милосердной и высокоморальной политикой, прежде чем перебраться из Франции во владения своего брата императора, публично выразила презрение герцогине д’Этамп, а заодно и второстепенной любовнице своего покойного мужа мадам де Канапль: последнюю Элеонора изгнала от двора, несмотря на возражения Дианы — та считала эту даму своей подругой, но смогла спасти ее лишь от заточения в монастырь[316].