Росомаха. Оружие Икс - Марк Черазини

Полковник Отумо.

В восемь лет Профессор был низкорослым и жилистым для своих лет. Его отец был известным эпидемиологом, мать – наследницей огромной бизнес-империи Ванкувера. Они приехали в Африку творить добро, помогать беднякам, лечить больных.

Благородные чувства, зря потраченные на дикарей…

Отец находился где-то в джунглях, прививал детей жителей отдаленных деревень. Они с матерью остались в столице, примитивном бывшем колониальной городке, построенном на берегу мутной африканской реки. Во время отсутствия отца военный переворот вверг эту западноафриканскую страну в кровавый хаос.

Бледный, испуганный, он в ту ночь цеплялся за юбку матери. Дрожа за своими слишком большими очками, глядя на танки, едущие по пыльным улицам, на солдат, избивающих безоружных мужчин и женщин. Он слышал крики, видел панику, ощущал запах горящих деревьев и зловоние от облепленных мухами раздутых трупов, гниющих на тропической жаре.

Когда пришел день, объявили военное положение. Полицейских и бюрократов свергнутого режима арестовали и согнали на стадион. Расстрельные команды трудились весь день и всю следующую ночь.

В ту вторую ночь тонкую дверь отеля выломали. Топот тяжелых сапог по деревянным полям, выбитые замки, избитые или убитые слуги и служащие отеля. Он побежал в комнату матери в поисках защиты. Полковник Отумо уже явился со своими солдатами.

Высокий. В бежевой форме, свежей и отутюженной. Солдат.

Отец говорил ему, что солдаты как полицейские – люди, которым можно доверять. Уважаемые. Они здесь для того, чтобы служить и защищать.

– Где ваш муж, западный доктор?.. Такого ответа недостаточно… какова ваша причина приезда в нашу страну?.. Нет, это ложь. Вы представляете преступные интересы североамериканских колониальных властей, бесполезно это отрицать…

Сначала эти мужчины вели себя довольно цивилизованно – больше всего Отумо, учившийся в Оксфорде, с хорошей речью, он одинаково красноречиво мог обсуждать поэзию Уильяма Блейка, историю Британии, марксистскую экономику и методы пыток. Но очень скоро вежливая беседа стала очень грубой.

Восьмилетний мальчик почти не понимал разворачивающиеся события. Он видел, что солдаты ведут себя грубо. Громко кричат, а мать плачет и боится их.

Когда день опять превратился в вечер, солдаты увели мать. Она поцеловала его и велела ему быть храбрым… сказала, что скоро вернется к нему и останется с ним. Он с плачем и криком попытался пойти за ней, но другие солдаты рассмеялись и сбили его с ног ударами ружейных прикладов.

После этого он лежал на полу, а из другой части отеля до него доносились в ночной темноте рыдания матери, ее мольбы, потом крики. А тем временем солдаты… делали с ним какие-то вещи. Вещи, которых он не понимал. Они что-то делали с его телом, от чего было так больно, что он постарался уйти в себя и оказался очень далеко. В огромной пустыне, один. То, что с ним происходило, не могло происходить, и поэтому он наблюдал, будто сквозь стекло, или в объектив фотоаппарата, или глазами другого человека.

Утро принесло порыв ветра и шум лопастей винта. Из высоких облаков в африканском небе спустились вертолеты. Люди в облегающих черных костюмах, с автоматами, стреляя, ринулись в отель. Охранник, сидевший над ним, успел встать, но тут же получил пулю в глаз. Затем, во второй раз за сутки, в комнату ворвались люди. Какой-то мужчина поднял его с пола.

– Ты теперь в безопасности, парень. Понял? В безопасности, – произнес он с сильным английским акцентом. Он стащил с головы капюшон. – Я солдат, сынок. Я пришел спасти твоих отца и мать. Ты знаешь, где они?

Он молча показал рукой в коридор. Люди пошли по зданию, стреляя и вышибая двери.

– Боже, – ахнул кто-то. – Она здесь.

– Мама! – закричал он и бросился бежать по коридору.

– Не позволяйте ему увидеть ее!

Но он был настроен слишком решительно – маленький зверек, протиснувшийся между ног жирафа, – и все-таки увидел ее, распростертую на кровати, прежде чем его подхватили и унесли прочь.

В вертолете он сидел молча, слушая, как разговаривали британские солдаты по командной линии связи.

– Почему они это с ней сделали? – прошептал солдат, когда они считали, что он их не слышит. – Зачем отрезали ей…

– Тихо! Мальчик, – прошипел офицер.

– Но почему, сэр?

– Полковник Отумо называет это племенной справедливостью. Когда его войска нападают на клан соперника, они… вот так увечат женщин. Чтобы те уже никогда не смогли кормить грудью своих младенцев и рожать новых детей.

– Что будет с этим мальчиком?

– Его отца нашли в джунглях. Мы скоро будем там. Они улетят обратно в Канаду, полагаю… Нет смысла оставаться здесь.

Когда он в тот день увидел отца, он ничего не сказал. Когда они летели назад в Канаду, он не говорил. Когда ему исполнилось девять, отец обратился за помощью.

– Несмотря на ужасную травму, ваш сын проявляет феноменальный интеллект. Он – идеальный кандидат для нашей школы. У него блестящий ум, результат тестов на IQ входит в один процент самых высоких значений, и он как раз подходящего возраста, чтобы без усилий впитывать знания.

– Я хочу для моего сына только самого лучшего… Он столько пережил.

– В нашей академии вашего сына будут окружать товарищи, равные ему. Мальчики благородные, академичные, которые поймут его… тяжелую ситуацию. Ту травму, которую он получил.

Поэтому отец отправил его в школу-интернат, а потом женился на его няньке.

В школе он скучал по маме, он рисовал солдат и вешал эти картинки у своей кровати в качестве талисманов для защиты от зла, прикалывал их к потолку над головой. Он лежал без сна, говоря себе, что когда-нибудь у него будет свой собственный солдат, чтобы защищать его от всех плохих вещей.

По мере взросления его сдержанность росла. Он заикался. Он всего боялся. У него проявилась склонность к насилию.

Отец нашел другую школу-интернат, куда он приехал в четырнадцать лет. Но новая школа оказалась гораздо менее… сговорчивой.

– Умник, покажи нам, как ты заикаешься. Мо-мо-мо-можешь с-с-с-делать это?

Мои мучители. Греческий хор издевающихся ровесников.

В конце концов, один из старших мальчиков нашел его в пустом классе и всего лишь дотронулся до него.

– Боже мой. Полиция в Академии наук Бедфорда. Это позор, – сказал декан Стэнтон его отцу.

– Тот бедный мальчик. Что мой сын сделал с ним?

Что я сделал? Я взял скальпель, которым препарировал законсервированную в формалине лягушку, и стал наносить удары по его лицу, удар за ударом. А когда закончил, сквозь всю эту кровь, я увидел, что сделал… То, что я хотел сделать с лицом полковника Отумо.

– Вы понимаете, доктор, что нам придется это замять. Репутация школы не должна пострадать.