Стокгольмское дело - Йенс Лапидус

И у Фатимы Эрикссон почему-то неприлично довольная физиономия.

– Рана небольшая. Даже шить не пришлось. Заживет через несколько дней бесследно. Главное, вы пришли в себя. Думаю, вы просто потеряли ориентацию – внезапная темнота, стресс… и остальные тоже неплохо себя чувствуют.

Эмили опять села.

– Какие остальные?

– Ребенок у вас в животе, – улыбнулась Фатима. – Вы не знали? Значит, мне выпало счастье поздравить вас раньше других.

Двухметровый забор. Месяц играет в прятки с облаками.

– Кетаминол вет, – прошептал Зет и подмигнул.

Велосипеды они оставили в роще, метрах в ста отсюда.

Роксана хихикнула. Кажется, впервые с того момента, когда чернокожий амбал сломал Зету пальцы.

Появилась надежда.

За забором: склад ветеринарной клиники «АниКура».

Одна из любовниц Билли полгода назад проходила здесь практику. Симпатичная девчушка, не прикасается к наркоте – кто-то из ее близких умер от передоза. Но Зету удалось начинить хашем коврижку, и она начала подробно рассказывать, как любит голденов[49], какие это замечательные собаки, почти святой доброты и преданности. На осторожные вопросы Зета она прочитала целую лекцию о ветеринарных лекарствах, а после следующего куска коврижки назвала код замка на складе.

Роксана посмотрела на ноги: на новые сникерсы Eytys натянуты голубые полиэтиленовые бахилы. Зет настоял.

– Или их придется выкинуть, – сказал он. – Никаких следов не оставляем. Даже грязь на башмаках может навести на след.

И опять… в голове покачивается ехидно изогнувшийся, подбоченившийся вопросительный знак: что будет, если нас накроют?

Перелезть через забор – никаких проблем. Грузовой терминал намного меньше и проще, чем Роксана представляла: ни настилов, ни двойных дверей.

Зет натянул перчатки и отщелкал код – буквы и цифры вперемешку, штук двенадцать.

Дверь оказалась очень тяжелой.

Они оказались в коридоре, где пахло сырым бетоном и конским навозом. Еще одна дверь. Зет толкнул ее и чуть не вскрикнул: автоматически зажглись лампы под потолком.

Коридор, кухня, столовая для сотрудников. Две комнаты оборудованы как конторы: несколько компьютеров, бесчисленные папки на полках. На стенах – рекламные плакаты: стерильные компрессы для ран, глистогонные средства, зубная паста для собак.

– Интересно, какая она на вкус? – шепотом спросила Роксана.

– Печенка, – тоже шепотом ответил Зет и облизнулся.

И на складе тоже детектор движений: не успели открыть дверь, зажегся свет. Склад небольшой: несколько полок с разноцветными упаковками. Роксана, не дыша, закрыла за собой дверь: у нее было чувство, что кто-то за ними наблюдает. Глупость, конечно: кому придет в голову среди ночи охранять собачьи лекарства?

Она на всякий случай приложила ухо к двери.

– Ты что? – шепотом спросил Зет.

– А вдруг там кто-то есть?

– Никого здесь нет. Все заперто. Было заперто, – поправился Зет и усмехнулся. – Было заперто, пока мы не пришли.

Роксана прислушалась: и в самом деле никого.

– А почему ты тогда шепчешь?

Теперь засмеялись оба.

Пора начинать искать.

Осфос, Эризенг парво… и так далее. Странные лекарства со странными названиями. Роксана пыталась понять, в каком порядке они разложены. По видам животных, к примеру: это для лошадей, это для кошек, это для собак, это для каких-нибудь ящериц или черепах. Нет… вроде бы нет. Скорее всего, по болезням. Это для живота, это для копыт.

– Да что ж такое, – беспокойно прошипел Зет через несколько минут. – Он же должен быть здесь, этот кетаминол вет. Коврижка сказала. Здесь и нигде больше.

Роксана обвела взглядом помещение. В углу – белый низкий шкаф, похожий на небольшой холодильник. А может, и в самом деле холодильник.

Вспомнила: любительница коврижек говорила, что препараты из группы наркотиков иногда хранятся под замком.

Через десять минут Зет вытер пот со лба и выругался. Попытки срезать замок ни к чему не привели – болторез соскальзывал раз за разом. Потом попробовал использовать болторез, как фомку – просунуть в щель между дверью и шкафом. Тоже неудачно.

– Дай мне попробовать, – Роксана протянула руку за болторезом.

– Не думаю… если уж я не смог…

Роксана взяла у него инструмент и ударила в стенку шкафа. Жесть прогнулась и лопнула.

Образовалась небольшая дырка.

Она размахнулась и ударила еще раз – с такой силой, что заболели плечи.

Теперь в дыру можно завести губку болтореза и начинать резать.

Через пять минут в рюкзаке у Роксаны лежали двадцать две упаковки кетаминол вет, каждая по сто миллилитров.

Показалось? Нет, не показалось. Не галлюцинация, не разыгравшаяся фантазия.

Роксана опять подбежала к двери и приложила ухо.

Теперь сомнений не было: кто-то напевает в коридоре. Без слов. Она узнала лот. Лалех. Live tomorrow.

– Что делать? – прошипел Зет.

Глаза, как виниловые пластинки.

Роксана осторожно легла на пол – к счастью, стерильно чистый – и заглянула под дверь. Здесь голос был слышнее. Она прижала голову к порогу. Смотреть можно было только одним глазом.

Первое, что увидела, – маленькие колеса. Тележка.

И шмыгающая по полу швабра – вперед, назад, вперед, назад.

Уборщик. Или уборщица. По голосу не поймешь.

Но швабра с каждой секундой приближалась к двери.

Зет лег рядом, тоже попытался заглянуть под дверь. «Черт, черт, черт…» – с каждым выдохом. Наверняка сам не замечает.

Вспомнила, как в детстве мать водила ее к окулисту: почему-то решила, что у девочки двоится в глазах. Роксана не помнила, чтобы у нее что-то там двоилось, но мать так решила. Окулист порекомендовал носить наклейку на одном глазу. Расчет, очевидно, такой: один глаз привыкнет, что у него нет соперника, и возьмет на себя командные функции. То есть когда в конце концов эту дурацкую наклейку снимут, второй глаз волей-неволей будет подчиняться лидеру и видеть то же самое. Известный в психологии феномен.

– Поначалу может немного чесаться, но потом пройдет, – заверил офтальмолог.

Уже по дороге домой чесалось сильнее, чем сто комариных укусов или изредка дающая о себе знать экзема под коленкой – мать считала, из-за какой-то вредоносной химии, которую добавляют в стиральные порошки. Хуже, чем присланный по почте шерстяной свитер, который связала тетя Этти.