Шпионские и иные истории из архивов России и Франции - Петр Черкасов

Из донесения герцога де Монтебелло министру иностранных дел графу Валевскому от 29 декабря 1859 года:

«Некоторые высказывают убеждение, что князь Барятинский всего лишь согласился предоставить этим народам уступки, упорно и неразумно отвергавшиеся Императором Николаем, чтобы они покорились. Утверждают также, что престиж русского оружия не был одинаковым на Западном Кавказе и на Кавказе Восточном. Даже если это правда, тем не менее князь Барятинский, неважно – войной или переговорами, – достиг немалых результатов, которых Россия тщетно добивалась на протяжении тридцати лет, и надо быть ему благодарным за то, что он, в отличие от других генералов, не воевал тогда, когда надо было вести переговоры.

Между народами, которые только что покорились, и Черным морем все еще остается независимая территория, крайне труднодоступная, населяемая воинственными племенами. Я склонен думать, что в отношении этих народов будут действовать более политическими, нежели силовыми средствами»189. Действительно, в своей политике на Северном Кавказе князь Барятинский, которого Александр II в 1859 году произвел в генерал-фельдмаршалы, все более активно прибегал, там, где это было возможно, к политическим методам. Сорок два года почти непрерывных военных действий – с 1817 до 1859 года – понадобилось России для того, чтобы завоевать Восточный Кавказ, и только пять лет (1859 – 1864) – для покорения Западного. Символической датой окончания Кавказской войны стало взятие русскими войсками 21 мая 1864 года черкесского аула в урочище Кбаада, в верховьях реки Мзымта над Адлером (ныне Красная Поляна).

В последних числах февраля 1859 года русские подданные, в силу разных причин находившиеся в Париже, получили из российского посольства извещение следующего содержания: «Состоящий при Императорском Российском Посольстве Комитет построения Православной Русской церкви в Париже имеет честь уведомить, что закладка сей церкви будет после обедни 19 февраля/3 марта сего года в день Восшествия на престол Государя Императора. Посольство будет в мундирах».

Аналогичное уведомление было разослано и в некоторые правительственные учреждения Второй империи, а также по адресам тех французов, кого в русском посольстве считали друзьями. В указанный день, по окончании литургии и молебна, отслуженных протоиереем Иосифом Васильевым, настоятелем русской посольской церкви, был заложен первый камень в основание будущего кафедрального Свято-Александро-Невского собора.

Два с половиной года спустя, 30 августа 1861 года (по старому стилю), прибывший из Санкт-Петербурга по высочайшему повелению преосвященный Леонтий, архиепископ Ревельский, освятил в Париже храм, возведенный неподалеку от Триумфальной арки, на Rue de la Croix-Barrière du Roulle. Впоследствии улица будет переименована в честь главного интенданта наполеоновской армии графа Дарю.

История возникновения этого первого очага русского православия на земле Франции хорошо известна давним прихожанам храма, а тем, кто недостаточно с ней знаком, можно порекомендовать обстоятельный и интереснейший труд Никола Росса190.

В данной публикации мне хотелось бы познакомить читателей с некоторыми документами, обнаруженными в Отделе рукописей Национальной библиотеки Франции и в Архиве внешней политики Российской империи в Москве. Эти документы проливают свет на детали и некоторые обстоятельства возведения храма Св. Благоверного князя Александра Невского.

Как известно, сама идея о необходимости строительства православного храма в Париже неоднократно высказывалась русскими дипломатами, работавшими в столице Франции. Со времени установления дипломатических отношений между Петербургом и Парижем в начале XVIII века довольно остро стоял вопрос о посольской церкви, которая в течение многих десятилетий ютилась в не приспособленных для богослужений помещениях, которые ко всему прочему неоднократно менялись с переездами самого посольства191.

Проблема обострялась по мере того, как в Париже, особенно в XIX веке, увеличивалось количество состоятельных русских, предпочитавших проводить здесь часть своей жизни, а также добровольных и вынужденных эмигрантов, по разным причинам не поладивших с царским правительством. Всем этим людям из-за тесноты посольской церкви крайне затруднительно было посещать богослужения.

Следует признать, что Святейший Синод долгое время не склонен был разделять озабоченность российского посольства недостаточным духовным окормлением соотечественников, оказавшихся во Франции, и проявлял в этом деле трудно объяснимую пассивность.

С другой стороны, планы учреждения в Париже постоянного православного прихода по понятным причинам не вызывали энтузиазма у верхушки католического духовенства, оказывавшего заметное давление на французское правительство. Российское посольство неоднократно делало официальные запросы на Кэ д’Орсэ относительно возможности возведения православного храма в Париже, но неизменно получало уклончивый ответ – ни да, ни нет. Так было и в период Реставрации Бурбонов, и в эпоху либеральной Июльской монархии Луи-Филиппа. «При предыдущих царствованиях постоянно отвергали ходатайство наше», – констатировал в сентябре 1861 года граф Павел Дмитриевич Киселев, посол России во Франции, в письме министру иностранных дел, князю Александру Михайловичу Горчакову192.

Положение изменилось при императоре французов Наполеоне III. Получив полное удовлетворение от результатов Крымской войны, где Франция, по его мнению, взяла моральный реванш за унижение 1812 – 1815 годов, Наполеон еще до подписания Парижского мирного договора четко обозначил свое намерение сблизиться с Россией, где в начале 1855 года на престол взошел царь-реформатор Александр II. Это намерение среди прочего проявилось и в отношении к вопросу о строительстве русского православного храма в Париже. «Император Наполеон, – писал граф Киселев, – в угождении Государю Императору [Александру Николаевичу] преодолел затруднения, возникавшие от католического духовенства, и, по изъявлении на то согласия Французского Правительства, приступлено было к работам»193.

Следует отметить поистине выдающуюся роль, которую сыграл в этом деле упоминавшийся настоятель посольской церкви о. Иосиф Васильев, делавший все мыслимое и немыслимое для преодоления инертности русской и французской бюрократий, оказавшихся удивительно похожими по части формализма и неповоротливости. Причисленный к парижскому посольству еще в 1846 году, о. Иосиф, обремененный большой семьей из восьми детей и получавший более чем скромное жалованье, не жалел сил для оказания духовной помощи всем страждущим и нуждающимся. В годы Крымской войны и по ее окончании он был единственным, кто духовно поддерживал сотни русских военнопленных, перевезенных из Крыма во Францию. Об этом хорошо написано в упомянутой книге Никола Росса, но думается, что замечательная личность о. Иосифа Васильева, двадцать два года прослужившего в Париже194, заслуживает отдельной книги.