Мефодий Буслаев. Тайная магия Депресняка - Дмитрий Емец

– Привычка, друг мой! Сто лет мучений, и любой сможет слегкостью спать даже на раскаленном железе. Тогда из жара его бросят в холод, апотом из холода снова в жар, и так множество раз. А бывает, руки и головупожирает огонь, в то время как ноги пребывают в ледяном холоде… Но это всемелочи. Пытки – это для слабонервных тупиц и институток. В сущности, нет мукхуже нравственных. Когда-нибудь ты это поймешь, увы.

По въевшейся с младших классов привычке Меф вскинул руку вжесте, который Улита с издевкой называла «школьный хайль».

– Можно спросить?

Мечник с иронией взглянул на его взметнувшуюся руку.

– Вольно! Расслабьтесь, юнкер!

– Так я спрашиваю?

– Ну, рискни…

Меф решился. Этот вопрос давно маячил где-то на горизонтеего сознания, выныривал и сразу скрывался, потому что непросто было набратьсямужества и задать его.

– А зачем вообще муки? Зачем мраку заставлять тех, кто попалв Тартар, страдать? Где логика? Что мешает мраку отказаться от всех его пыток?Если бы в Тартаре была жизнь как в Эдеме, многим людям стало бы все равно кудапопадать, – выпалил Меф.

Арей привстал и уставился на Мефа. В руках у банщика замерберезовый веник.

– Это что еще за вражеская агитация? Кто тебя подучил?

– Никто.

– Ну-ну, знаю я твою «никто» с котом и косичками… Думаешь,только мы их мучаем? Они и сами друг друга мучают, посменно. И палачи, изаплечных дел мастера – все туда же. Запутались уже, кто кому и за что неотомстил. Нравственность падает один раз, зато бесконечно. У свалившегося камнятормозов нет. Соображаешь?

– Смутно.

– Скверно, что не понимаешь. Сдается мне, что если бы Эдем иТартар вдруг поменялись местами – то есть наши насельники оказались бы в Эдеме,а их светленькие в Тартаре, всем составом, – через год у них под землейзеленели бы сады, а наши спилили бы все райские деревья на виселицы,предварительно все старательно загадив. А что? Очень даже запросто… Предложимэтот вариант светленьким?

– А оно им нужно? – усомнился Меф.

– Почему бы и нет? Им лишняя фантазия не помешает. У них сосвоей туго, особенно когда дело касается счастья. Счастье – состояние поопределению однообразное. Тебя не удивляло, как человек представляет себе ад?Какие подробности! Волосы встают дыбом! И дыбы, и колесование, и подвешиваниена крючьях за язык, и танталовы муки, и пронизывающий ветер! А как про Эдемзаговаривают – сразу фантазия в тупик. Точно открытка с курорта. Оливки,молодые дубы, цветники, жеребенок, играющий со львом… Вот и все. Убогий минимумиз сектантской брошюрки.

– Все равно не понимаю, зачем страдать, – честно сказал Меф.

Он был весь мокрый. Мозг, чудилось ему, от жара сварилсявкрутую. Арею тоже было жарко. Он провел синеватым языком по потрескавшимсягубам.

– На самом деле никому не известно, когда возник Тартар и,главное, зачем. Но кое-что важное для себя я все же уяснил. Только в страданииможет выковаться характер. Тот характер, который нужен стражам мрака. Этовторая половина ответа про мучения! – сказал он с неожиданной доверительностью.– Ты не видел моего халата?

– Принести?

Арей мотнул головой:

– Не надо, не сейчас, я хочу еще попариться. Хасан вытворяетс моими старыми костями настоящие чудеса.

Арей гортанно приказал что-то Хасану на не известном Мефуязыке, и тот, отбросив веник, стал растирать ему спину войлочной рукавицей.

– Эх, хорошо! Когда Хасан, мой старый друг, растирает мнеспину, я ощущаю себя почти стражем света. Помнишь, Пушкин в «Путешествии вАрзрум» упоминает безносого банщика? Мой Хасан ничуть не хуже, и даже то, что унего пока есть нос, не слишком роняет его в моих глазах.

Меф поднял глаза на лысого банщика, который с невозмутимымвидом массировал Арею поясницу.

– Не волнуйся! – сказал Арей. – Он по-русски ни бельмеса непонимает или притворяется, что не понимает. Этого я пока не уяснил.

– А откуда он вообще взялся? Комиссионер?

– Выше бери! Хасан – сын одного из джиннов.

– Внебрачный? – зачем-то спросил Меф, пытаясь осмыслить, какможно быть сыном джинна.

Тяжелые веки Арея дрогнули.

– Идиотский вопрос, мальчик мой! Мне не приходилось слышать,чтобы кто-нибудь из джиннов был женат. Странно другое, откуда у джиннов вообщемогут быть дети? Впрочем, этот вопрос лучше задать Улите. Она обожает вникать вдетали, при условии, что они не касаются ее основной работы.

Арей замолчал. Меф стоял и обливался потом, не решаясь уйти.Казалось, мечник целиком отдался умелым рукам банщика и совсем забыл о нем.Однако пауза вышла не такой уж и длинной.

– Да, кстати, Лигул спрашивал о валькирии, – вдруг сказалАрей. Слова прозвучали медлительно, в такт движениям рук Хасана.

Меф покачнулся и ухватился за стену.

– Он уже знает, что я не отнял у нее эйдос? Ему рассказали?

– Еще бы. Кто-то из комиссионеров подглядел, как вы с неймило беседовали.

– По-моему, мы беседовали не так уж и мило, – неувереннопроизнес Мефодий.

– По правде говоря, Лигул тебя не так уж и ругал. Он сказал,что ничему не удивляется, учитывая, что ты общаешься с… В общем, он использовалэто как повод, чтобы заговорить о Дафне! – произнес Арей без каких-либо эмоций.

Меф вытер мокрое лицо и смахнул пот на камни. Каплизашипели. Если бы Лигул мог отбросить копыта от одного его желания, начальникКанцелярии уже сейчас задергался бы в конвульсиях. «Спокойно! Главное, непроявлять интереса!» – сказал себе Меф.

– А-а-а! – протянул Буслаев.

– Особенно малютку интересовало, не встречаешься ли ты сДафной. Вопрос, простительный для старушки, но несолидный для главы КанцелярииТартара, – продолжал Арей.

Меф осторожно заблокировал сознание. Это была ненавязчивая иумелая блокировка. Опасные мысли отодвигались в глубь сознания, при том, чтосознание оставалось внешне прозрачным. Высший пилотаж. Арей, как учитель, былбы доволен, даже смекни он, что его собственная наука используется противучителя.

– И что вы ему сказали? – спросил Меф, первым не выдержавмолчания.