Екатерина Фурцева. Главная женщина СССР - Нами Микоян

Еще один эпизод, связанный с Фурцевой. Под конец съемок «Кавказской пленницы» чуть не пришлось переозвучивать половину ленты. Дело в том, что секретарь партийной организации «Мосфильма» носил фамилию Сааков. А в фильме, если помните, был товарищ Саахов. Реальный Сааков посчитал, что появление в картине Саахова – скрытая издевка. И повелел фамилию заменить. Ситуацию спас Юрий Никулин. Он добрался до министра культуры Екатерины Фурцевой и пожаловался, что по прихоти одного-единственного человека придется тратить громадные государственные деньги. Фурцева решила проблему одним звонком на студию: «Прекратите этот идиотизм!»

(Из интервью с Владимиром Этушем, 2000)

– Скажите, уважаемый Александр Анатольевич, главный режиссер Театра сатиры, а сатира-то нынче есть?

– Лет пятнадцать-двадцать назад она была, потому что была цензура, репертком, которые не давали жизни театру. Раньше и впрямь в этих стенах такие трагедии с драмами разыгрывались с закрыванием спектаклей. Один «Теркин на том свете» чего стоит, или вся эта эпопея с эрдмановским «Самоубийцей», или захаровское «Доходное место», которое не приглянулось Фурцевой… Сейчас какая сатира?! Сейчас гуляй – не хочу. Да и как можно нынче переострить Жириновского. Так что наш театр мне видится театром имени Сатиры, театром памяти Сатиры.

(Из интервью с А.Ширвиндтом, 2000)

Знавшие Фурцеву считали, что во вверенном ей культурном пространстве она действовала то кнутом, то пряником. Эпизод, о котором я хочу рассказать, не подходит ни под то, ни под другое. К сожалению, нередко Екатерина Алексеевна руководствовалась чистой идеологией. Естественно, сама она не могла вникнуть во все проблемы Министерства культуры, а иными ее советниками, и в первую очередь цековскими начальниками, двигали прежде всего партийные принципы.

Драматическую историю на эту тему поведал в 1980 году на заседании Клуба книголюбов (руководителем которого я был) в Центральном доме архитекторов известный искусствовед, коллекционер Илья Самойлович Зильберштейн. Многие годы он разыскивал по всему свету картины русских художников, автографы великих писателей, их архивы с благородной миссией – вернуть России ее духовные ценности. Для этого он начал переписку с видными представителями русской диаспоры во Франции. В 1964 году опубликовал в парижской русскоязычной газете «Голос родины» обращение на эту тему к русской эмиграции. Одним из первых откликнулся на его призыв знаменитый танцовщик и балетмейстер Серж Лифарь, который в течение четверти века был художественным руководителем Гранд-опера. Именно он сумел выкупить на аукционе «Сотбис» архив Сергея Дягилева. Главной ценностью этого архива были письма Пушкина Наталье Николаевне Гончаровой. Отдать раритеты России Лифарь соглашался при условии, что советское правительство даст ему возможность поставить несколько балетов на сцене Большого театра. Главный балетмейстер Большого Юрий Григорович воодушевился прекрасной возможностью предоставить сцену всемирно известному великому балетмейстеру. Ему очень хотелось, чтобы Лифарь поставил три одноактных балета для прославленных московских балерин: Майи Плисецкой, Натальи Бессмертновой и Екатерины Максимовой.

Решить вопрос о приглашении балетмейстера из Франции можно было только на уровне министра культуры СССР. Однако все попытки Григоровича попасть на прием к Фурцевой не увенчались успехом. Видимо, Екатерине Алексеевне внушили, что гениальный Лифарь может развенчать миф о том, что СССР «в области балета впереди планеты всей». Григоровича принял ее заместитель по международным связям Попов. Он цинично заявил, что первая сцена СССР навсегда закрыта для эмигранта.

Балетмейстеру отказали, а много лет спустя автографы Пушкина выкупили за миллион долларов у наследников Лифаря.

P.S. Нами Микоян, прочитав мою зарисовку, решила ее прокомментировать. Вот что она рассказала.

– Работая над книгой о Фурцевой, я, конечно же, знакомилась с ее архивом. Среди множества книг и документов находятся книги и Сержа Лифаря с теплыми надписями Екатерине Алексеевне. На одной из них, «Дягилев и с Дягилевым», изданной в Париже в 39-м году, написано: «Прошу Вас прочесть мое сказание о Русской культуре на Родине и в Зарубежье, о «Чуде» Дягилева и его «Русских балетах», переродивших театральную эстетику Запада». Книги для Фурцевой Лифарь передал с Ольгой Лепешинской. Ольга Васильевна рассказывала, что он написал короткую записку, в которой просил Лепешинскую бережно отнестись к книгам, предназначенным Екатерине Алексеевне. Балерина до конца жизни хранила автограф великого танцовщика в медальоне.

Фурцева, бывая в Париже, встречалась с известным балетмейстером, можно предположить, что они обсуждали и приезд Лифаря в Москву, ведь Екатерина Алексеевна старалась, чтобы русские эмигранты участвовали в культурной жизни своей родины, тем более такие мировые звезды, как Серж Лифарь. Поэтому я не думаю, что лично Фурцева не пустила Лифаря в Москву. Наверняка этот вопрос обсуждался выше, в ЦК. А решение спустили уже в министерство.

Что ж, до слез обидно, что порыв нашего соотечественника, чье имя и талант признавали во всем мире, не нашел ответной реакции у него на родине. И теперь-то уж не так важно, кто именно сказал: «Не пущать!» Важно другое: страной правили необразованные, малокультурные, идеологически зомбированные чиновники, из-за которых наша страна на многие годы отстала от мировой цивилизации.

Министр культуры СССР позирует английскому художнику

Фигура Фурцевой, особенно в последние два десятилетия, стала почти мифической. О ее жизни и трагической судьбе созданы кино– и телефильмы, пишутся романы и воспоминания. Но при этом открываются все новые и новые факты ее интересной и насыщенной жизни. В 2008 году, получив на рецензию в одном издательстве книгу о советском разведчике, я обнаружил довольно яркий сюжет, связанный с Екатериной Алексеевной. Речь шла о художнике-портретисте по фамилии Уард, который был весьма известен в Лондоне, но о котором мало кто знал в Москве. Этот Уард и впрямь слыл не бездарным художником. Его заказчиками были, среди прочих, премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан и сэр Уинстон Черчилль.

Летом 1961 года в Англию с кратким рабочим визитом прибыла министр культуры СССР Екатерина Фурцева. Прослышав об этом, господин Уард упросил своих высокопоставленных друзей устроить ему встречу с советским министром. «Мне необходимо написать ее портрет, – твердил он. – Русский министр-женщина позирует мне!»

В те далекие годы о личной жизни советских руководителей писать было не принято. А уж тем более рисовать их портреты с натуры.

Надо сказать, что другом рисовальщика был сотрудник советского посольства. Он-то и пообещал Уарду аудиенцию с Фурцевой. Для того чтобы осуществить эту полуфантастическую затею, дружок, забыв о протоколе, пробрался в апартаменты Фурцевой. Такого нахальства и бесцеремонности министр не ожидала. Не дожидаясь разноса за нарушение субординации, гость выложил Фурцевой аргументы в пользу приема ею «известнейшего английского художника». Одним из аргументов было его заверение, что руководство советского посольства в лице посла Солдатова активно поддерживает эту идею, хотя все это было блефом.