"Черные эдельвейсы" СС. Горные стрелки в бою - Иоганн Фосс

По пути в Муонио мы проехали мимо того места, где утром в западню попал наш обоз. Жуткая картина. Перевернутые, покореженные взрывами машины и повозки. Убитые мулы, все еще лежащие у дороги. К счастью, раненых уже успели вывезти, равно как и убитых.

К полуночи добираемся до Муонио.

Оставаться там было невозможно. Финская артиллерия била по нам без остановки. Мы расположились неподалеку от реки, пройдя мимо наших дымящихся полевых кухонь. Они были готовы к нашему приходу и приготовили к раздаче горячий гороховый суп с грудинкой. Вот уже поистине роскошное пиршество!

На следующее утро нам снова приказали перейти в арьергард и занять позиции перед первыми домами деревни. Здесь мы должны продержаться до наступления темноты. Генрих приходит к нам, чтобы поболтать. Он только что встретил посыльного, который сообщил свежие новости. 12-й горно-пехотный полк войск СС пережил недавно примерно то же самое, что и мы, — сначала подвергся атаке командный пункт полка, после чего попал в окружение их арьергардный батальон. Ему также пришлось с боем прорываться из вражеского кольца, понеся более высокие, чем у нас, потери. (Более полно об этом бое 3-го батальона 12-го горно-пехотного полка войск СС рассказывается в книге «Семь дней в январе» Вольфа Цепфа. — Прим. автора.)

Прежде чем уйти, Генрих говорит:

— Пойдем, я тебе кое-что покажу. Ты обязательно должен это видеть.

Его пулемет установлен возле дороги под указателем с названием деревни.

— Вот, смотри! — говорит он и указывает на него. К столбу прибито несколько финских военных медалей. Прямо над словом «Муонио» видны слова Das war… («Это был»), небрежно написанные черной краской. Заметив мое недоумение, Генрих поясняет. Финские награды прибил наш батальонный, а офицеры последовали его примеру. Когда батальонный командир добрался до того места, где финны устроили засаду нашему обозу, он увидел, что раненые спасены и на земле лежат лишь трупы мулов. Многие из животных были убиты из винтовок, висевших у них на шее, и из этого следовало, что они не ожидали, что их убьют. Этот факт настолько разъярил нашего командира, что он решил отомстить. Но что еще он мог сделать, кроме как уничтожить место, которое в любом случае будет предано огню? В результате все закончилось церемониальным актом мести. Так и появился этот «позорный столб».

На закате мы покинули позиции. Проходя через деревню, мы увидели саперов, готовивших к разрушению то, что не тронули взрывы и осколки снарядов. После того как финны стали нашими врагами, при отступлении мы должны были уничтожить все, что могло послужить им в качестве опорной базы. Выйдя за околицу, мы не пошли по дороге, а свернули на тропу, уходившую в лес и поднимавшуюся на холмы, которые вздымались к востоку от дороги. Ходили слухи о том, что финны прячутся где-то среди деревьев, собираясь обстреливать немецкие войска из засады. Идя по лесу, мы услышали, как в деревне один за другим грохочут взрывы. Спустя какое-то время мы устроили привал. С вершины холма, возвышавшегося над Муонио, открывался отличный вид на охваченную огнем деревню. После того как пожары прекратились, на месте бывшей деревни остались лишь церковь и дорожный указатель.

* * *

Сегодня, будучи военнопленным, я живо представляю себе эту картину и вспоминаю, что большинство из нас испытывали грусть из-за случившегося. Мы были раздосадованы коварством вчерашних союзников. Мы хорошо относились к Финляндии и ее народу, но простить вероломства не могли. Верность долгу была для нас не пустым звуком, и мы высоко ценили ее. На пряжках наших ремней была отчеканена надпись «Meine Ehre Heisst Treue» («Моя честь — моя верность»). Однако мы понимали и то сложное обстоятельство, в котором оказались финны. Отказаться от условий перемирия с русскими и встать на сторону немецких войск означало на том этапе войны утрату суверенитета финского государства. Мы, до известной степени, были в более выгодном положении. Формула безоговорочной капитуляции не оставляла нам особого выбора. Более того, в то время мы ничего не знали о масштабах преследования евреев и истинном характере действий, направленных на их истребление. Если бы нам об этом было известно, то наша преданность фюреру обернулась бы великим предательством по отношению к Германии, потому что нас вынуждали участвовать во многих бесчеловечных акциях.

Но тогда, в ноябре 1944 года, у нас просто не было времени для подобных размышлений. Самым главным в те дни была необходимость вырваться из вражеского окружения. Мы продолжили путь на север. Неожиданно в лицо нам ударил порыв сильного ветра. Он был влажным и пах снегом.

Мы спим в палатке, прижавшись друг к другу, — Штрикер, посредине Генрих и я. Когда Генрих поворачивается с правого бока на левый, мы делаем то же самое. Этот ритуал совершается по несколько раз за ночь. Мы спим таким образом и эту ночь, и все предыдущие. Несмотря на то, что снаружи стоит сильный холод, нам достаточно тепло. Спим на слое еловых веток под тремя одеялами. Каждый подложил под себя куртку, вывернув ее мехом наружу. Наши сапоги расставлены вокруг небольшой печки, огонь в которой караульный поддерживает всю ночь.

Я не знаю точно, сколько сейчас времени. До подъема уже недолго. Знаю только, что рассвета как такового не будет, во всяком случае до полудня. Сезон светлого дня закончился, и в середине ноября здесь, в горах северной Лапландии, наступило время полярной ночи. Сегодня свет появится на горизонте раньше обычного, потому что перестал идти снег, а ветер наконец утих. Я больше не сплю. Осторожно поднимаюсь со своего ложа, натягиваю сапоги, надеваю куртку и выхожу на открытый воздух.

В лицо сразу ударяет холод, от мороза даже слипаются ноздри. Ветер с северо-востока несет массы холодного воздуха и очищает небо от снеговых туч. В эти минуты огромное небо усеяно яркими звездами. Кажется, будто вселенский холод коснулся лишь этой части земного шара. Наши палатки — их двадцать — каждая из которых рассчитана на шестнадцать человек, — покрыты изморозью. Мы установили их прошлой ночью на выкопанных в снегу ямах.

Со стороны полевой кухни доносится звон мисок и котлов. Этот звук мгновенно гасится снегом. Повар разводит огонь для варки кофе. Подхожу к нему и спрашиваю, какова температура воздуха. Оказывается минус 36 градусов по Цельсию. Если он прав, то это абсолютный рекорд. Более низкой температуры до сих пор не было. Неожиданно мой взгляд останавливается на непонятной заснеженной массе, подающей признаки жизни. Это сбившиеся в кучу мулы, накрытые обледенелыми одеялами. Они стоят кругом, прижимаясь друг к другу мордами. Мулы застыли в неподвижности, даже не шевелят ушами, терпеливо пережидая морозную северную ночь. Чувствую симпатию к этим многострадальным животным. Без них мы, пожалуй, пропали бы. Солдаты по праву называют наших четвероногих спутников «товарищ Мул».

На краю небольшого лагеря вижу на фоне снега темные фигуры караульных. Они не столько оберегают нас от нападения врага, сколько от коварства враждебной человеку арктической пустыни. Прошло вот уже две недели, как мы утратили контакт с финнами. В этой глухой безлесной открытой местности им негде подстеречь нас. Судя по всему, они оставили попытки преследовать немецкие войска. Суровые арктические ветры стали нашим общим врагом. Не перестаю удивляться тому, как нашим телам удается сохранить тепло и не простыть под тонкой парусиной палаток.