Счастье за углом - Дебора Смит

Я сняла ботинки и прошлась по полу в одних носках.

По поводу пола на кухне: почистить, переложить плитку, купить стол со стеклянной столешницей, и никаких ковров!

Я перенесла вниз несколько десятков коробок с чердака и начала распаковывать эту сокровищницу бабушкиных вещей. Больше всего я любила ее скатерти и полотенца, а еще вышитые вручную копии картин известных художников — тут были Пикассо и Ван Гог, Джорджия О'Кифе и Фрида Кало. К вышитому автопортрету Кало — боже, ну почему эта женщина не пробовала восковую эпиляцию для участка между бровей — прилагалась цитата.

«Я рисую автопортреты, потому что я часто одна, потому что лучше всего я знаю саму себя».

Я положила эту вышивку на ящик и долго ее разглядывала.

— Бабушка, тебе бывало здесь одиноко? — спросила я в абсолютной тишине холодного дома. Мне не хотелось так думать о бабушке — я хотела, как прежде, восхищаться ее независимостью, хотела, как и она, провести остаток жизни в полном одиночестве.

Она, конечно же, это одобряла.

Я достала из ящиков ее красно-черные эмалированные кастрюли, чугунные сковородки, глиняные бочонки для сахара и муки. Расставила все это в кухонных шкафах, усадила на комоде глиняные фигурки, поставила там же алюминиевую хлебницу и забавную старую вазу для печенья в виде гаитянской танцовщицы. Чудесную керосиновую лампу я определила на тумбу у раковины, хотя наверняка не смогу заставить себя ее зажечь. Вместо занавесок я временно повесила вышитые скатерти.

Всю стену напротив камина в гостиной, от пола до потолка, занимали встроенные шкафы. Вишневое дерево за все эти годы потемнело и слегка разбухло, кое-где закоптилось, но шкафы все равно потрясали воображение. Я нашла ящик со старыми фотографиями в рамках, расставила их на нескольких полках. Мама, бабушка. Давно погибший дедушка, молодой, красивый, явно задиристый. Нашлись и фото родственников, которых я не узнала.

А еще фотографии собак, кошек, козла. Козла? «Бэ Ба Лу» — гласила подпись на обратной стороне снимка. Кто-то из лежащих на кладбище? До кладбища я еще не дошла. Пришлось сделать мысленную пометку: проверить надгробие Бэ Ба Лу.

Но полки все равно выглядели пустыми.

Подсвечивая себе фонариком, я спустилась в подвал. Там было холодно, темно и пахло сыростью, как в любом старом подвале, но я представляла себе, как он будет выглядеть при свете флуоресцентных ламп, которые я обязательно повешу на стенах из крупных камней. Вдоль стен тянулись толстые деревянные полки, а на полках располагался целый музей старых банок. Не только обычных, для консервации, были и огромные, на два галлона.

— Бабушкины бидоны для молока! — воскликнула я.

У нее же была дойная корова. Дважды в день она давала по ведру свежевыжатого коровьего сока. Бабушка разливала молоко по бидонам и накрывала их чистой марлей. И было видно, как сверху формируется толстый слой желтых сливок.

То сырое молоко и настоящие сливки были для меня лучшим в мире лакомством. Я помнила, как мы с бабушкой ездили в Ков на ее грузовичке. Излишки молока и яиц бабушка продавала кафе.

А кроме молочных бидонов я нашла десятки кобальтово-синих бутылок — некоторые были от содовой, другие — от лекарств, третьим видом оказались потертые заслуженные квадратные бутыли от лучшего средства против морозов: «Викс Вапораб».

Я сняла с полки пустую баночку и попыталась унюхать хоть намек на ментоловый запах детства, но время стерло все следы. Зачем бабушка хранила эти бутылки? Я покопалась в памяти. Бутылочное дерево. Она наряжала во дворе бутылочное дерево. Там был вкопанный в землю столб с дырками по всей длине. Бабушка вставляла в эти дырки сухие ветки деревьев, так, чтобы вышел странный рисунок, а потом надевала на свободные концы веток вот эти синие бутылки. Такое бутылочное дерево отлично преломляло свет и рассыпало синие радуги на двор, цветы и мое лицо.

Все это я отнесла наверх. Синие бутылки, бутыли для молока, для консервации. Мир бутылочного стекла. Как только у меня появится время, я сделаю во дворе синее бутылочное дерево, а пока я расставила их перед шкафами в гостиной и присмотрелась как к сырому материалу.

Как-то на званом обеде меня усадили рядом с Мартой Стюарт, и я спросила ее о секрете простого декора. Она тогда наклонилась ко мне и гордо, как Орстон Уэллс на премьере «Гражданина Кейна», прошептала:

— Комбинирование.

И я стала комбинировать.

А когда закончила, мои полки засияли чудесными бутылочными темами. Я принесла несколько веток и побегов остролиста, сделала букеты, расставила в бутылки — и вуаля. Произведение искусства из чистого стекла. Ночью я ставила в середину композиции фонарик на батарейках, и вместо жутких свечей у меня появлялся калейдоскоп отраженного света.

А в столовой вдоль одной стены тянулся чудесный встроенный китайский шкафчик. Я чистила и полировала стекла и панели, пока они не засияли, как чистая спокойная вода. А потом нашла китайский фарфор с синими рисунками и тоже отмыла, сначала вымочив в ведре с водой, которую я набирала из коровьего пруда. Когда все засияло чистотой, я расставила сервиз в шкафчике, как раньше.

А потом взяла кофейную чашку, блюдце и одну маленькую тарелку, сделала из пустых коробок подобие стола, принесла складной стул для кемпинга, застелила свой «стол» скатертью с вышитым одноухим Ван Гогом. Налила в чашку воды из бутылки, выложила на тарелку холодного «цыпленка Альфредо» из вакуумной упаковки и, с пластиковыми вилкой и ножом из походного набора, отобедала.

Лучшей находкой стали квилтовые покрывала бабушки, аккуратно свернутые и проложенные бумагой. Осталось только четыре, все размером для двуспальной кровати, а я ведь помнила, что у бабушки было больше. Но все исчезло, когда папа хладнокровно и последовательно избавлялся от ее вещей. Я покачала головой и прижала уцелевшее покрывало к груди.

Три бабушкиных квилта я использовала в качестве занавесок в гостиной, четвертый использовала как одеяло, уложив поверх спального мешка. В гостиной сохранились старые бабушкины держатели для гардин. Я принесла из леса красивые ветки, вставила их в кольца держателей, и у меня получились разноцветные занавески с декором вместо скучных шерстяных одеял.

Мой дом. Мой дом. Здесь все еще было темно и очень пусто, здесь все еще не было мебели, зато на окнах и на полках уже ожили мои воспоминания. Я подкрасила дому глаза, чуть-чуть, только чтобы вернуть в них прежний блеск.

Воспоминания и украшение дома заняли меня на целую неделю. А потом я вдруг поняла, что сижу на спальном мешке в углу гостиной, у заколоченного камина, что я устала и замерзла, что кутаюсь в грязную одежду и понятия не имею, что делать дальше. Утром я уже выходила к «хаммеру» с ключами в руке, кралась к машине, словно пытаясь ее не спугнуть. Мне очень хотелось собрать в кулак остатки мужества и снова сесть за руль. Я не водила машину с момента аварии. И одна только мысль о том, что снова придется вести, вызывала панику и тошноту. Сердце колотилось, руки дрожали. Я смотрела на «хаммер», а видела «ТрансАм». Ключи упали на землю, я подняла их и почти бегом вернулась в дом. Меня трясло от стыда. Превратившись в уродливую неудачницу, я позволила страху держать меня в заложницах. Позорище. Прижав руки к бокам, я начала мерить гостиную шагами.