Исландия эпохи викингов - Джесси Л. Байок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отсутствие у годи рычагов давления на своих сторонников и конкуренция с другими годи за бондов делали затруднительным, если не вовсе невозможным ввод сколько-нибудь серьезных налогов. Но это в Исландии — а в других скандинавских странах лидеры не были столь стеснены. Например, на Оркнейских островах местные ярлы облагали население тяжелыми податями и ввели для землевладельцев фактически воинскую повинность. Как и Исландия, Оркнейские острова были заселены норвежцами в течение эпохи викингов, но разительно отличались близостью к Норвегии и Британским островам — то есть угроза внешней агрессии была там куда более реальной.
«Сага об оркнейцах», составленная в XIII веке в Исландии, представляет острова с самого заселения как страну ярлов, централизованной власти и жесткой военной организации. Так, мы находим в саге рассказ об Эйнаре сыне Сигурда, которому в 1014 году удалось взять под контроль две трети островов после гибели отца под Дублином — тот сражался на стороне своих союзников-викингов в битве при Клонтарфе:[209]
Тогда Эйнар подчинил себе две трети островов, стал человеком могущественным и при нем было много людей, летом он все чаще воевал и требовал со всей страны корабли и воинов к себе в войско, а из походов возвращался когда с обильной добычей, а когда со скудной. Бондам вскоре стали поперек горла эти поборы да служба, но ярл со всей суровостью изымал все и никому не спускал противных слов. Права других ярл почитал за ничто, и по этой части с ним мало кто мог сравниться. И так в его стране начался тяжелый голод, а все от поборов да податей, какими он обложил бондов.[210]
Не похоже, чтобы оркнейские ярлы тратили много времени на представительство интересов землевладельцев в судах, как это было в Исландии, где годи искали всякой удобной возможности «быть полезными» бондам. Поскольку годи не могли требовать подчинения, они были принуждены конкурировать друг с другом за поддержку и за клиентов. Власть годи держалась на родовых связях и союзах с влиятельными членами общества и просто с любыми землевладельцами, обязанными платить тинговый налог. С другой стороны, имущество всех бондов, вместе взятое, заведомо и многократно превосходило имущество самого богатого годи. Без этих земель и имущества, им не принадлежащих, годи вообще не могли отправлять властные полномочия, и на всем протяжении эпохи народовластия перед ними стоял трудный вопрос: как получить доступ к этим ресурсам, не настраивая против себя их независимых хозяев. Решать этот вопрос нацеленному на власть годи было не так-то просто, ибо система сдержек и противовесов, которую мы в общих чертах описали в предыдущих главах и подробно разберем на примерах в последующих, довольно эффективно защищала свободных землевладельцев от чрезмерно агрессивных действий элиты.
Исландская правовая система, уважая права свободных людей, распространяла их и на вольноотпущенников (рабов, которым была дарована свобода) и их наследников. Рабов — в основном, судя по всему, кельтского происхождения — привезли с собой на остров первопоселенцы, но они очень быстро интегрировались в местное общество.[211] Ни число, ни даже процентная доля рабов в Исландии эпохи заселения неизвестны, и, вероятно, рабство было, так сказать, внутрихуторским феноменом — к примеру, женщины-рабыни служили в основном кормилицами, воспитательницами и наложницами. Большинство рабов получили свободу в ходе X века, хотя отдельные упоминания о рабах встречаются и в текстах, описывающих события начала XII века.[212] Некоторые вольноотпущенники обзаводились землей, большинство же, вероятно, становились лишь арендаторами. Последних теоретически было два типа: арендаторы-работники (дисл. búðsetumenn), которые обязаны были, кроме аренды, работать у арендодателя на хуторе, и полные арендаторы (дисл. leiglendingar), обязанные лишь арендной платой, — но различить эти два класса на практике не представляется возможным, так как в Исландии арендатор пользовался тем же объемом прав, что и свободный, например, имел право осуществлять кровную месть и принимать виру.[213] Согласно «Серому гусю», лишь наемные работники и нищие рыбаки не имели права выбирать себе годи:
Человек, который начинает хозяйствовать на хуторе весной, должен выбрать себе годи, какого захочет. Хутор — это такое жилье, где имеется молочный скот. А если у человека нет молочного скота, то он все равно должен выбрать себе годи, если владеет своей землей. А если у человека нет ни земли, ни молочного скота, то тогда его годи — тот, кого выбрал себе хозяин хутора, на котором человек живет. Если же человек занят ловлей рыбы, то его годи — тот, кого выбрал себе хозяин земли, на которой человек живет. Человек должен объявить, какого годи он выбрал себе по своему желанию, на альтинге либо на весеннем тинге [várþing], как ему хочется.[214]
Каждому обществу присуща своя социальная драма, а каждой драме — свой собственный стиль, своя, уникальная эстетика течения конфликта и его разрешения. Естественно ожидать также, что в словах и делах главных действующих лиц такой драмы отразятся социальные ценности, на которых зиждется ее стиль.
От привычных нам «героических сказаний» саги отличаются тем необыкновенно пристальным вниманием, какое они уделяют человеческой мерзости, низости и подлости.
Саги об исландцах, повествующие о событиях десятого и начала одиннадцатого веков, а с ними тексты, составляющие «Сагу о Стурлунгах» и повествующие о событиях с 1120 по 1264 год, представляют собой наиболее важный и одновременно наиболее подробный источник для изучения социальной и экономической жизни средневековой Исландии. Эти две связанные между собой группы прозаических текстов на древнеисландском языке — настоящее сокровище для исследователя общественного сознания и правил общежития, действовавших в Исландии эпохи народовластия.[215]