Раб колдуньи - Стеша Новоторова

с себя эту убийственную жопу он не мог, но в какой-то момент всё же успевал проснуться и понимал, что стоящий колом напряженный член выбрасывает в простыню одну за другой горячие порции спермы.

Блаженство было нереальным. И всегда – всегда! – на лице оставалась чья-то слизь, а во рту и в носу отчетливый привкус женских выделений. Вкус который он знал как никто другой и который он не спутал бы ни с чем.

Первый раз его даже позабавило. Наконец-то он, хотя бы во сне. Осуществил свои тайные фантазии и почти умер от столь желанного извращенного кайфа. Но с каждым разом необычные сновидения становились всё реальнее и отчетливее. И страшнее. Пал Палыч стал опасаться своих сексуальных демонов, справедливо полагая, что когда-нибудь они смогут окончательно завладеть им во сне и удушить нахер, не дав прорваться в спасительную реальность.

А потом он стал осторожно наводить справки, интересоваться всякими странными сновидениями и оказалось, что демоны сна – это не метафора, а вполне распространённое явление. Чаще всего в мировой литературе описывалась Мара – демон похоти и сонного паралича. Садившаяся одиноким мужчинам на грудь во время сна, и душившая их не давая ни проснуться, ни скинуть с себя. Мара наводила на человека сонный паралич и, пользуясь беспомощным положением спящего, высасывала его жизненную и сексуальную энергию. В Америке была даже официально зарегистрирована серия странных смертей от сонного паралича. Умирали молодые парни, все как один выходцы из малочисленной народности под названием хмонг – племени из Африки. Все случаи тщательно расследовали медики и полиция, но никакого криминала не нашли. Зато установили одну закономерность – в верованиях народа хмонг очень большое значение имели предания о ночном демоне, атакующем одиноких парней, ложащихся спать не помолившись.

При иных обстоятельствах Пал Палыч, как человек сугубо практичный и ни во что не верящий, просто посмеялся бы над подобной чепухой да и забил бы на все эти сказки. Но его собственный опыт ясно свидетельствовал – ночные дикие кошмары повторялись с пугающей цикличностью, примерно раз в пару месяцев. И главное – были реальны! Реальней некуда!

Кто-то или что-то его явно посещало в такие ночи. Вкус и запах потной женской задницы он еле-еле отмывал со своего лица утром после этих посещений. Но кому и как рассказать о таком? Об этом даже речи быть не могло.

Такие мысли и воспоминания всегда вгоняли губера в тоску и депрессию. Поэтому он больше любил вспоминать, как он лихо потом, после своих грязных оргий, поднимал свою немного пострадавшую в их процессе, самооценку. Напоив девок до полнейшей отключки (сам он мог пить в таком возбужденном состоянии сколько угодно, но никогда не отрубался), Палыч прятал в некоторых укромным местах в гостиничном номере (чаще в туалете) парочку пакетиков с запретным содержимым, затем с разных ракурсов фотографировал на телефон бардак, утроенный его командой в номере, не забывал также зафиксировать и сам мотель. И всё это сливал на следующий день одной знакомой молоденькой журналистке и параллельно начальнику горотдела полиции, на чьей территории он так смачно погулял накануне.

И особым извращенным кайфом для Палыча был момент, когда он смотрел репортаж местного ТВ о том, как доблестные правоохранители накрыли очередной притон наркоманов и проституток. С каким мстительным блаженством он всматривался в лица задержанных девушек, прячущих взгляд от камеры, когда их выводили под руки и сажали в машины с мигалками. Как смаковал он в мыслях их дальнейшую судьбу – скорее всего за наркоту их посадят, и они будут гнить в колонии и поделом! Он-то не такой, каким они видели его еще вчера! Он на самом деле борец с развратом, наркоманией и прочими извращениями. Он чистильщик – очищает землю от всякой мерзости и нечисти.

Его гордость и самомнение в такие моменты вставали и распрямлялись внутри него прям таки до комических масштабов. И особая пикантность была в том, что во время просмотра этих репортажей, сама журналистка, их снимавшая, стояла на коленях у него под столом и отсасывала ему с благоговением, стараясь заглотить его орган как можно глубже…

Вот такие воспоминания Палыч любил больше. Он стеснялся своих извращений, предавался им по неодолимому зову плоти, а насытившись, всегда старался как-то побыстрее подняться из грязи, в которую сам себя загнал, и опустить поглубже тех, кто в этом, по его мнению, был виноват. Такой примитивный защитный комплекс извращенца. Компенсаторика.

А в тот вечер, три дня тому назад, он именно в таком, двойственном состоянии духа и плоти въехал в город Торжок. Почему именно в этот город? Наверное, потому, что хотел поговорить еще раз с Цезарем Карловичем, с которым у него как раз и была предварительная договоренность насчет кошелька с биткоинами и возможном – только возможном! – преемничестве. А может, какая еще неведомая сила его туда вела – после двух стаканов коньяка губер уже окончательно раскрепостился и ни о чем таком не думал. Ему хотелось грязных приключений – погулять напоследок перед отъездом в Москву, где, он понимал это вполне отчетливо, первое время надо будет завязать со всякими запретными шалостями.

И как назло в Торжке он никого не нашел. Постоял возле вокзала, присматриваясь к таксистам и выходящим из последней электрички приезжим. Зашел в вокзальный буфет, где сидела парочка довольно подозрительных типов, о чем-то сосредоточенно спорящих и даже отписывавших что-то на салфетке. Пал Палычу очень не понравилось, как поглядел на него поверх бокала пива один из этих странных персонажей. Как будто узнал старого знакомого, и даже, вот наглец, отсалютовал ему сигаретой!

Где я мог его видеть? – настороженно спросил себя Палыч и, поспешно выходя из буфета, постарался прогнать рожу этого вокзального прощелыги через свою оперативную память. Но увы, несмотря на то, что на память он никогда не жаловался, а рожу эту видел вот только что, секунду назад, не то что вспомнить, а даже восстановить перед мысленным взором он не смог.

Это было очень странно. Собеседника этого типа Палыч запомнил хорошо, хотя тот и сидел вполоборота к нему, а вот на месте прощелыги было лишь тёмное пятно. Вернее, ничего не было. И эта кривая ухмылка, и этот нелепый салют дымящейся сигареткой…

Тоже мне, нашёл ровню! Да будь здесь его, губера, охрана, этого супчика вывели бы из буфета под видом проверки документов, да в печень невзначай сунули всего один разок. Так, чтобы кровью ссался ближайшие пару месяцев, – зло подумал его превосходительство, шагая к своей машине.

Он прокатился