Последний козырь - Николай Владимирович Томан

— Обратно восьмой вагон отличается…

Когда же Алехин подходит к вагону-ресторану, то снова слышит его голос, теперь уже искаженный динамиком:

— По коллективной просьбе пассажиров вагона номер восемь товарищей Козодоева, Малышкиной, Бедарева, Костюкова и Лютиковой исполняется популярный старинный вальс "Дунайские волны".

А как только умолкают звуки "Дунайских волн", радист снова провозглашает:

— И обратно по заявке восьмого вагона, по личной просьбе товарища Бедарева, романс композитора Глинки "Сомнения".

"Бедарев… — задумчиво произносит Алехин. — Знакомая фамилия… Где-то слышал я недавно эту фамилию?"

И тут он вспоминает пенсионера, принесшего в комиссионный магазин пишущую машинку Красовского. У него потом пропали паспорт и пенсионная книжка. Алехин теперь совершенно отчетливо восстанавливает все это в памяти и, не ожидая заказанного кофе, вскакивает из-за ресторанного стола и спешит в свой вагон.

"Неужели же это он? — возбужденно думает Евгений. — Очень может быть. Человек в макинтоше, которому Красовский поручил забрать свой чемодан у сестры, мог ведь вылететь из Москвы самолетом, и они, конечно, еще в Москве условились о встрече в этом поезде. А для того, чтобы Красовского мог найти его сообщник, Александр Львович специально заказывает музыку с объявлением своей новой фамилии и номера вагона. Очевидно, у него теперь и паспорт и прочие документы на имя мало кому известного пенсионера Бедарева, и он не боится объявить эту новую свою фамилию по радио".

У дверей радиста Алехин задерживается немного, потом решительно берется за ручку. Дверь, однако, оказывается закрытой, и он энергично стучит в нее.

— В чем дело? — раздается недовольный голос.

— Откройте, — возможно строже произносит Алехин и слышит, как за дверью звякает стеклянная посуда.

Дверь открывается, наконец, и раскрасневшийся радист, полагающий, видимо, что стучит кто-нибудь из начальства, поднимает на Алехина удивленные глаза.

— Как, опять вы? Я же сказал вам…

Но Алехин уже входит к нему в купе и закрывает за собой дверь.

— Вам не следовало бы так напиваться во время работы, — говорит он строго.

— А откуда это известно, что я напиваюсь? — удивляется радист. — Разве из репродукторов коньяком пахнет, когда я объявляю номера?

— Нет, коньяком не пахнет, — успокаивает его Алехин, — но зато у вас заплетается язык. Вот вы только что совсем невнятно объявили фамилию Беда-рева, а это, между прочим, мой друг.

— Не может быть, чтобы я объявил его невнятно, — энергично протестует радист. — Как же я мог объявить его невнятно, если это именно он угостил меня коньяком?

— Ну ладно, чего там оправдываться, — примирительно произносит Алехин. — Помогите мне лучше Бедарева отыскать. В каком он купе?

— Номера точно не знаю, помню только, что оно предпоследнее в восьмом вагоне, если от меня идти.

— Вот за это спасибо, — благодарит Алехин радиста и советует: — А если у вас коньяк еще остался, то поберегите его до более подходящего случая.

В восьмом вагоне Алехин прохаживается несколько раз мимо закрытой двери предпоследнего купе. Некоторое время стоит возле нее, прислушиваясь, потом негромко стучится.

— Войдите, — раздается не очень приветливый женский голос.

Алехин приоткрывает дверь, просовывает в нее голову, быстрым взглядом осматривает всех и спрашивает:

— Нет ли тут желающих сыграть в шахматы?

— Только в преферанс, — густым басом отзывается женщина с нижнего места.

— Извините тогда, — кланяется Алехин и закрывает дверь.

Что же увидел он в купе? Внизу тощую женщину, ответившую на его вопрос. Напротив нее какого-то толстяка, самозабвенно пившего чай. Вверху слева — мальчика, читающего книгу, справа крупного мужчину, лежащего с газетой в руках. И хотя Алехин не мог разглядеть его лица, он почти не сомневается, что это Красовский.

Наконец-то попался ему этот хищник! Он возьмет его сейчас именем советского закона, который так долго нарушал, а может быть, и презирал этот матерый преступник. Хорошо бы подойти к нему и сказать: "Именем закона!.." Сказать громко и властно, как имеет право говорить только тот, кто ни разу сам не нарушил этого закона и кто верно служит ему.

Алехин торопливо проходит в служебное отделение и, не постучав, открывает дверь. Начальник поезда, разбиравший какие-то бумаги, подымает на него усталые глаза:

— Ну, как у вас дела, товарищ лейтенант?

— Кое-что проясняется, — осторожно отвечает Алехин. — Сколько еще осталось до Краснохолмска?

— Минут пятнадцать.

Алехин благодарит начальника и снова выходит в коридор.

"Забирать его сейчас или покараулить возле купе до Краснохолмска?" — торопливо думает он, прохаживаясь по коридору. И как раз в то время, когда он проходит мимо купе, в котором находится Красовский, дверь открывается и в коридор выскакивает мальчик, читавший книгу на верхней полке. Алехин инстинктивно заглядывает в купе. Обе верхние полки его теперь пусты…

На лбу у Евгения мгновенно выступает холодный пот. Он порывисто раздвигает дверь до отказа и торопливо шагает в купе. Сидящие на нижних полках уже знакомые ему мужчина и женщина смотрят на него испуганными глазами.

— А этот гражданин с верхней полки… где он? — каким-то не своим, хрипловатым голосом спрашивает Алехин.

— А кто его знает, — пожимает плечами тощая дама. — Странный он какой-то. То лежал почти весь день, а то вдруг сорвался куда-то. Мы думали, что он к вам в шахматы пошел играть.

Алехин выскакивает в коридор и бросается в тамбур. Но там никого нет. Пуст и тамбур соседнего вагона…

"Что же я мечусь так, — старается успокоить себя Евгений. — Надо же собраться с мыслями, сообразить, что насторожило его! Что мог предпринять он, куда деться?.."

И Алехин с лихорадочной поспешностью начинает перебирать в памяти все события с того самого момента, как появился он вместе с майором Мироновым на станции Валуны. Прежде всего нужно установить: мог ли Красовский видеть из своего купе, что происходило на станции? Мог, пожалуй. Окно его купе было ведь обращено в сторону вокзала. Но что же мог он увидеть там? Происшествие с его сообщником? Едва ли… Это произошло ведь в закрытом помещении, в кассовом зале. Тогда, может быть, заметил он, как бежал за поездом Алехин и прыгнул в него на ходу? Но мало ли кто мог отстать от поезда и затем догонять его?..

Что же тогда насторожило все-таки Красовского? Может быть, то обстоятельство, что сообщник его не зашел к нему, хотя он специально заказывал музыку с указанием своей новой фамилии и номера вагона? Но ведь должен же был допустить Красовский, что сообщник его мог и не достать билета на этот поезд?

А что, если встревожило Красовского именно то, что Алехин заглянул к нему в купе? Для этого, правда, он должен был бы знать Евгения в лицо.