Грозная туча - Софья Макарова

И точно, ухватились было мародеры за мое стадо, да один из камрадов указал на меня рукой и стал что-то рассказывать товарищам, упоминая Щучин и Слоним. Э-э, думаю, да это один из моих старых приятелей, он меня защитит! Подали мы друг другу руки. Но затем он засунул руку в мой карман, вынул тавлинку, высыпал весь табак из нее в свой кивер, а с табаком посыпались туда и мои червонцы.

Его товарищи хотели расхватать у него эти деньги, но он не дал, а разделил червонцы поровну между всеми. Затем высыпал снова табак в мою тавлинку и весьма любезно подал ее мне.

Нахохотавшись вдоволь и обыскав всю мою одежду, они было бросились снова на моих овец, но тут послышался лошадиный топот и нежданно-негаданно появился уланский офицер, а за ним вскачь неслась и его команда. Офицер закричал что-то мародерам по-французски, потом обратился по-польски к подъехавшим уланам: «Это те самые птицы, которых велено по приказанию Наполеона поймать и отправить в Минск. Окружите их и — марш вместе с ними!».

Приказание его было мгновенно исполнено. Мародеры не успели даже схватиться за оружие, оставленное ими в корчме, иначе бы дело не обошлось без кровавой схватки.

«А ты, отец святой, что тут делаешь? — спросил меня сурово офицер. — Помогаешь мародерам грабить своих?»

«Что вы, милостивец! — воскликнул я в ужасе. — Они меня самого ограбили. Ехал я за сбором от доминиканского монастыря, а они на меня здесь и напали, чуть было всех моих овец не перерезали, а деньги все до последнего червонца отняли».

Офицер так грозно крикнул на мародеров, что я даже вздрогнул, а когда те ему проворчали что-то в ответ, он выхватил свой палаш из ножен и принялся бить им плашмя кого ни попадя, скомандовав и своим уланам также бить их.

Мародеры видят, дело плохо, закричали «Pardon! Pardon!» и стали возвращать мои червонцы.

«Все ли тут?» — спросил меня офицер, отдавая мне горсть золота.

«Должно быть все! — ответил я, не пересчитав еще червонцев. — Если они и утаили какой-нибудь из них, так Бог да простит им».

«Вот тебе еще один!» — сказал он мне, вынимая из собственного кошелька золотой с вычеканенным на нем изображением Наполеона Бонапарта.

«Спасибо вам, милостивец! — молвил я, кланяясь. — Весь монастырь станет Бога молить, чтобы Он Всеблагой послал вам здоровье и счастье».

Надев сапоги и снова припрятав свои червонцы в тавлинку, я вызвал из кустов спрятавшегося там мальчонку, сел на таратайку и направился прямо к вам, надеясь встретить гостеприимный прием, какой и точно встретил.

— Не совсем-то гостеприимно мы вас встретили! — сказала Пулавская с улыбкой. — Но у страха глаза велики. Моей прислуге показалось, что двигаются к нам мародеры.

— Понял, понял я это, сударыня, и после всего, за последнее время виденного мною, нахожу всякую предосторожность вовсе не лишней. Хотя ваша усадьба и в стороне, и защищена леском, а все-таки не мешает быть настороже.

Тут подали ужин, и хозяйка обратилась ко всем с приглашением откушать, чем Бог послал.

Все уселись за стол и принялись за молодой, только что выкопанный картофель со свежим маслом, мастерски сбитым привычной рукой панны домовой, или ключницы.

олько что Роевы, приехав в Катюшино, разобрались с вещами, и Анна Николаевна велела подавать самовар, как явился к ним Григорий Григорьевич.

— Ну слава Богу! — обрадовалась Анна Николаевна. — А то я уж боялась, что ты не приедешь сегодня. Садись пить чай. А знаешь ли, какую оплошность я сделала? Не взяла с собой среднюю подушку. Теперь просто и не знаю, что под ногу Николушке подложить.

— Что вы это, маменька! — возразил молодой Роев, сидевший уже у чайного стола. — Вы обо мне, словно о ребенке каком хлопочете!..

— Не так как о ребенке, а как о больном! — заметила на это мать.

— Я уже почти совсем здоров… — начал было Николай Григорьевич.

Но мать снова его перебила:

— Как бы не так! Я тебе не поверю! Точно я не знаю, что перед дождем больную ногу тебе ломит! Вот тут-то подушка небольшая и необходима. Да я, погоди, за ней нарочного пошлю.

— Что ты! Что ты это, матушка! — сказал быстро старик Роев. — Французы уже в Дмитрове.

— Ах Господи! То-то ты поспешил так!

— Пришлось скакать верхом. Я еще не успел выехать из Дмитрова, они уже в Подлипечье были. Да что же это Пашеньки не видать?

— Все в детской возится, полог детям устраивает да решетки у кроваток ситцевыми подушками закрывает, чтобы малютки не ушиблись.

— Эх, затей-то у вас, женщин, вечно много. Такое ли время, чтобы о пологах думать!

— Да как же это, батюшка Григорий Григорьевич, не заботиться матери о детях! Без полога они простудиться могут, и глазки у них заболят от солнца.

— А Ольга Владимировна где? — обратился Григорий Григорьевич к Нелиной.

— Прасковье Никитичне помогает. Они нынче неразлучные. Только тогда Оля и не тоскует, пока они вместе в детской хлопочут.

— А что это Краевых не видно? — любопытствовал старик Роев.

— Ось у них сломалась. Пришлось запасную в соседней деревне поставить, — отвечала старушка Роева.

— Вот и они — легки на помине! — добавила Нелина. — Да кто ж это с ними? Военный, кажется!

— Митя! Митя! — закричал со двора Павлуша, выбежавший встречать приехавших.

— Митя! — раздался в комнатах веселый женский крик, и Ольга пробежала мимо сидящих за чаем и была уже возле мужа.

— Как? Зачем? Как пустили? — посыпались со всех сторон вопросы на входившего в столовую Бельского.

— Нас защищать приехал! — говорила с торжеством его жена. — Он все время останется с нами!

— Как? — удивились мужчины. — Разве он ранен?

— Что вы! Нисколько не ранен! — ответила быстро Ольга Владимировна, однако сама с беспокойством стала осматривать мужа и, увидав, что рукав у него разрезан и завязан ленточками, ахнула и побледнела.

— Чего испугалась? — успокаивал ее Бельский. — Это лишь легкая царапина. Доктор не велел только утруждать еще руку, продевая ее в рукав, хотя она давно уже у меня здорова. Вот и доказательство, — добавил он, вынимая раненой рукой пакет из кармана. — Это вам письмо! — обратился он к старушке Краевой.

Марья Прохоровна взяла письмо дрожащими от волнения руками и стала читать его про себя. Анюта между тем стала за стулом бабушки и мигом прочла письмо отца, так как в нем было не много строк. Краев писал, что работы — головы не поднять. Но он чувствует себя бодрым и здоровым. Одно его только сокрушает — это постоянное отступление русских войск, словно драться русские разучились. Князь Багратион лежит раненый в имении князя Голицына, недалеко от города Покрова. Ему отняли ногу.