Петербургские женщины XVIII века - Елена Первушина

Пример показывала сама императрица, написавшая несколько пьес для дворцового театра. Арсений Введенский в предисловии к изданию 1893 года пишет: «Лучшими из комедий Екатерины считаются „О время!“ и „Именины г-жи Ворчалкиной“. Первую из них, имевшую поистине замечательною предшественницей только комедию Фонвизина „Бригадир“, литературная критика признала началом русской общественной комедии и критики общественных нравов». Он также цитирует слова одного из литературных критиков прошлого, полагавшего, что «Екатерина проводит в комедиях свои гуманные идеи, объясняет и защищает свои реформы, осмеивает не одни старые грубые суеверия и пороки, а и новую грубость, и невежество, покрываемые лоском французской образованности, пристрастное увлечение всем иностранным с презрением ко всему отечественному».

В первой пьесе острие сатиры направлено на «госпожу Ханжахину» — барыню, кичащуюся своей богомольностью и приверженностью старым порядкам, но при этом дающую деньги в рост, разоряющую обратившуюся к ней за помощью вдову с пятью детьми и помыкающую своими дворовыми, как рабами.

Интересен диалог Христины, внучки Ханжахиной, со служанкой Маврой. Девушка, воспитанная «в страхе» и в старых правилах, чрезвычайно застенчива, при встрече с женихом не смеет и слова молвить, отчего кажется ему такой же равнодушной ханжой, как ее бабка.

«Мавра. Что ж, разве вы не хотите идти замуж?

Христина. Я не знаю. Кажется, я никакого желания не имею.

Мавра. Да разве господин Молокососов вам не нравится?

Христина. Этого не могу сказать. Нет… Ну… да как он тебе кажется?

Мавра. Неужто вы хотите замуж идти по моему выбору? Ведь вам с ним жить, а не мне.

Христина. Ты меня любишь, Маврушка, так скажи мне, что мне делать?

Мавра. Я вас люблю, это правда; однако в этом деле вы боле на себя полагаться должны. Должны вы прежде себя разобрать, чувствуете ли вы к нему склонность или нет?

Христина. Лицом он не дурен; да только говорит так, что я и половины слов его не разумею. Он говорит или не по-русски, или по-книжному; а ты ведь знаешь, что я чужих языков не знаю, да и грамоте худо умею.

Мавра. Любовь и безграмотные разумеют. На что тут грамота? Надобно только сердце.

Христина . Я думаю, что сердце-то у меня есть; и я пойду за него, если он меня возьмет. А ежели не возьмет, то и я не желаю быть за ним.

Мавра. Какое это равнодушие! Если б вы его любили, то бы не так говорили.

Христина . Я не могу сказать, чтоб он мне противен был. Я не знаю, люблю ли я его, только мне хочется его видеть; да однако…

Мавра. Что однако? Когда он говорил вам о своей страсти, что он вас любит, что вы прекрасны, вы тогда сидели, потупя глаза, и молчали, как будто бы у вас языка не было; он переменял речи, он то то, то се вам говорил, а вы таки все в одном, и глазами, и телом, и языком, остались положении; и его с равногласным „да“ и „нет“ ответом и отпотчивали.

Христина . Мне было стыдно, Маврушка. Ты ведь знаешь, что я с мужчинами, кроме Фалелея, бабушкина дурака, ни с кем не говаривала; да бабушка с другими и говорить не приказывает. Я взросла в девичьей горнице и оттуда никогда не выхаживала: так что ж мне делать? Пожалуй, душенька, читай мне почаще „Помелу“, чтоб я могла перенять, как с людьми говорить. С тобой так говорится, а с другим — ни с кем, право, не умею».

«Помела», которую Христина просит почаще себе читать, это «Памела, или Награжденная добродетель» — роман Семюэля Ричардсона, главная героиня которого крестьянская девушка Памела своей скромностью и набожностью сумела перевоспитать развратного помещика. Вероятно, Екатерина намекала, прежде всего, на третью и четвертую части романа, где уже замужняя Памела рассказывает о своей светской и семейной жизни, рассуждает о правильном поведении жен и принципах воспитания детей.

Во второй пьесе «Именины госпожи Ворчалкиной» автор высмеивает ограниченность и причуды провинциального дворянства. Кроме того, Екатерина написала еще ряд легких, но едких комедий как бытовых («Невеста-невидимка», «Расстроенная семья отстрожкой и подозрением», «Передняя знатного барина», «Госпожа Вестникова с семьею»), так и политических (исторические драмы «Из жизни Рюрика», «Начальное правление Олега»), комические оперы «Горе-богатырь Косометович», «Новгородский богатырь Боеславович».

В комедии «Обольщенный» приводится забавный список качеств, которые девушка мечтает найти в своем женихе. Он состоит из трех разделов:

1) Как ему быть надлежит: «Дозволяется черноволосие; не запрещено и беловолосие; исключаются брови и ресницы рыжия; также Калмыцкий оклад и стан; глазам изъятия нет, лишь бы были с огнем; рост не ниже среднего, и не выше двух аршин десяти вершков; ума и знания чрезвычайного не требуется…»

2) Отрицания от картежной игры и иного мотовства; также от непрестанной езды с собаками: «Чего обещаться: не делать долгов, ремесленникам платить в срок».

3) Что дозволяется: «Глазами глядеть; но не глазеть; ходить пешком, ездить на бегуне, но о бегуне говорить не более трех минут; изредка обедать в гостях…».

Не отставала от Екатерины Великой и «Екатерина Малая», написавшая в 1786 году комедию «Господин Тоисеков» о безвольном и пустом светском человеке, которым помыкают его слуги.

Об обстоятельствах создания комедии «Тоисеков» Е. Р. Дашкова свидетельствует в своих «Записках»: «Однажды утром, когда мы были вдвоем, она (Екатерина II. — Е. П.) попросила написать пьесу на русском языке для Эрмитажного театра. Напрасно я говорила, что у меня нет и тени таланта для создания такого рода сочинений. Она много раз возвращалась к этому разговору, объясняя свою настойчивость тем, что по опыту знает, насколько подобная работа развлекает и занимает самого автора. Я была вынуждена пообещать исполнить ее желание, но с условием, что, когда сделаю первые два акта, она прочитает их, поправит или откровенно скажет, что лучше бросить мое сочинение в огонь. Соглашение было заключено, и в тот вечер я написала два акта, а на следующее утро отнесла их к императрице. Пьеса была названа по имени главного персонажа „Господин Тоисеков“. Не желая давать повод к предположениям, что я имею в виду определенное лицо, живущее в Петербурге, я выбрала характер самый распространенный, то есть человека бесхарактерного, какими, к несчастью, изобилует общество. Ее величество удалилась со мной в свою спальню, чтобы прочитать мой экспромт, который я считала не заслуживающим такой чести. Императрица смеялась над многими сценами и, то ли по своей снисходительности, то ли по некоторому пристрастию, которое иногда проявляла ко мне, нашла эти два акта превосходными. Я рассказала ей о плане и предполагаемой развязке третьего действия. Тут ее величество настоятельно попросила меня сделать пьесу в пяти актах. Я думаю, что растянутая благодаря этому пьеса отнюдь не выиграла; мне было досадно, что из-за бесполезных добавлений интрига становилась более вялой. Как могла, я закончила работу, через два дня пьеса была переписана набело и отдана императрице. Ее играли в Эрмитаже, а позднее напечатали».