Игра в кошки-мышки - Джон Диксон Карр

Доктор Фелл сделал паузу.

Судья Айртон сидел совершенно неподвижно, сложив руки на животе и прислушиваясь к завыванию ветра за окнами.

— Так что же она не увидела? — осведомился он.

— Что Морелл не был мертв, — сказал доктор Фелл.

Судья Айртон закрыл глаза. Лицо его исказилось спазмой, но это была судорога осознания того, что произошло. Открыв глаза, он сказал:

— Вы хотите меня убедить, что человек с пулей в голове не скончался на месте?

— Разве я не предупреждал вас, что правда будет невероятна? — с подчеркнутой серьезностью осведомился доктор Фелл. — Разве я не говорил, что в нее никто не поверит? — Тон голоса у него изменился. — Конечно, такие ситуации давно стали общим местом в судебной медицине. Джон Уилкс Бут, убийца президента Линкольна, получив точно такое же ранение, еще какое-то время ходил и разговаривал, лишь после чего скончался. Гросс приводит историю человека, который, загнав себе в голову стальной штырь длиной в четыре с половиной дюйма, впоследствии даже оправился. Тейлор сообщает о нескольких таких случаях; с медицинской точки зрения, наиболее интересен из них…

— С меня хватит и ваших познаний, которыми вы обладаете.

— Морелл, — просто сказал доктор Фелл, — не скончался на месте. Да, по сути, он уже являлся мертвецом, но он еще этого не знал. В тот момент он был полон неукротимой жажды жизни. Как змея.

— Ага!

— Так что же случилось с Энтони Мореллом, урожденным Морелли? Что он понял, когда его мозг, получивший серьезную травму, все же заработал снова, когда он, падая и оступаясь, полз по песку? Он хотел разыграть кое с кем изящную комбинацию и получил ответ в виде револьверной пули. Судья Айртон — могущественный человек с безукоризненной репутацией, которого Морелл ненавидел всеми силами души, — попытался пристрелить его. Но поверят ли ему, если он сообщит об этом полиции? Нет. Он окажется даже в худшем положении, чем в деле с Синтией Ли, когда сильные мира сего объединились, чтобы выставить его на посмешище и уничтожить его репутацию. Но в этот раз они не уйдут от ответственности. В этот раз, да будут ему свидетелями все сицилийские святые, он заставит их ответить.

Доктор Фелл помолчал.

— Мой дорогой сэр, — не без удивления продолжил он, поудобнее устраиваясь в кресле, — неужели вы хоть на мгновение поверили, что все эти штучки-дрючки с телефоном и жевательной резинкой — дело рук Фреда Барлоу? Можете ли вы как юрист утверждать, что все это хорошо продумано с точки зрения психологии? Я говорю, что нет. Я говорю, что есть только один человек, которому все это могло прийти в голову. И этот человек — Морелл.

Судья Айртон воздержался от комментариев.

— То есть, с вашей точки зрения, — сказал судья, — он намеревался…

— Предоставить неопровержимые доказательства, когда он позже выдвинет против вас обвинение, что в него стреляли именно вы.

— Вот как!

— Кто-то однажды охарактеризовал мне Морелла как «подобие жестокого Борджиа». Его юрист сообщил, что, если Морелл решил, будто кто-то нанес ему хоть мельчайшее оскорбление, он с макиавеллевской изощренностью разработает план мести. А то, как вы поступили с ним, вряд ли можно счесть всего лишь оскорблением. Согласны?

— Продолжайте.

— И ему представилась возможность рассчитаться с вами. Поскольку идете вы неторопливо, он должен оказаться в бунгало раньше вас. Он подобрал револьвер, проверил его калибр и сунул оружие в карман. Двинулся он прямиком по главной дороге. Сэр, несмотря на его состояние, он оказался на месте в двадцать пять минут девятого. Окажись ваша дочь у ворот, она бы увидела, как он, не переставая жевать резинку и в крайне возбужденном состоянии, миновал их. Именно Морелл провел ложный звонок на станцию и сделал второй выстрел. Но когда он звонил, прося о помощи, он в самом деле нуждался в ней. Его конец был близок. Замаскировав жевательной резинкой дырку от пули, он лишился сил. Револьвер, который он обернул носовым платком, вы скользнул из пальцев и упал на пол. За ним свалился стул. И он сам рухнул мертвым рядом с разбившимся телефоном. — Доктор Фелл набрал в грудь воздуха. — Могу себе представить, как вы изумились, — продолжил он, — когда, вернувшись с кухни, вы нашли его здесь. «Изумились» — самое подходящее слово, не так ли?

Судья Айртон не стал говорить, согласен ли он с ним. Но губы его слегка шевельнулись.

— Не буду удивляться, — продолжал повествование доктор Фелл, — что вы подняли револьвер и все с тем же изумлением уставились на него, убедившись, что в нем по-прежнему не хватает только одной пули. Не удивлюсь, понимая, что вы в полном отупении сели и стали думать. Любой убийца был бы потрясен куда больше, чем вы, увидев, что его бездыханная жертва явилась к нему домой.

— У вас велика доля предположений, — сказал судья.

— Столь же неподдельно потрясена оказалась и ваша дочь. Она покончила с тщетными усилиями воспользоваться телефоном и вернулась по боковой тропе, потому что не могла, была не в силах снова пройти мимо тела Морелла. Она успела к коттеджу как раз вовремя (здесь я позволю себе пофантазировать), чтобы издалека услышать второй выстрел. На кухне, к окнам которой она подошла, никого не было. Она обогнула дом, заглянула в окно гостиной и увидела вас. Эта сцена подсказала ей реалистическую деталь, которую она потом использовала в своей истории, — о верхнем освещении, которое кто-то включил. Когда она впервые бросила взгляд в окно, горела только маленькая настольная лампа. Верхнее освещение было включено позже. Ее россказни о появлении Морелла в двадцать пять минут девятого, конечно, представляли собой попытку прикрыть вас; она пыталась отвлечь внимание от Лаверс-Лейн и настоящего времени убийства. Вы серьезно обеспокоились во время ее рассказа. Но вы были бы в куда худшем положении, знай мы доподлинно, что вы убили Морелла в другом месте и куда раньше. К сожалению, проницательный инспектор Грэхем истолковал все факты как обвинение в адрес Барлоу. Вам повезло. Но в результате на виселице может оказаться невиновный человек.

Судья Айртон снял очки и принялся рассеянно помахивать ими.

— Существуют факты, уличающие Фреда Барлоу…

— О, мой дорогой сэр!.. — грустно остановил его доктор Фелл.

— Вы не считаете их доказательствами?

— Барлоу ехал в Тауниш. При всем уважении к точности часов в машине доктора Феллоуса, чье имя служит зловещим напоминанием о моем существовании, я предполагаю, что его заявление — сущая глупость и очковтирательство. Я предполагаю, что он назвал время, далекое от подлинного. Барлоу тоже так думает. Скорее всего, тогда было ближе к половине девятого, чем к двадцати минутам девятого. Морелла уже давно не было на том месте. Черный Джефф, то ли по чистой случайности, то ли желая понять, откуда раздался выстрел, выполз из своего логова на Лаверс-Лейн и рухнул на дороге прямо перед машиной. Барлоу подумал, что переехал его. Он перетащил Джеффа на другую сторону дороги. Появился доктор Феллоус. Барлоу, желая проверить, насколько тяжело пострадал Джефф, взял из своей машины электрический фонарик и вернулся туда, где, как он полагал, оставил свою жертву. Но Джефф к тому времени уже уполз. Барлоу (как он нам однажды сам рассказал) решил, что, должно быть, спутал место, где положил Джеффа. Он прошелся вдоль берега, подсвечивая фонариком. И вдруг увидел…