Сталинские генералы в плену - Олег Смыслов

И все же, несмотря на мрачное, подавленное настроение, советские люди в основной массе были верны своей Родине».

По обобщенным данным А. Шнеера, внутреннее устройство лагерей для советских военнопленных в основном было следующим: «В лагерях пленные офицеры были разделены на роты по 200–250 человек. Командирами рот назначались офицеры, немного знавшие немецкий язык. Офлаги, как и шталаги, возглавлял немецкий комендант, в подчинении которого находился комендант из числа пленных. Последнему и начальнику лагерной полиции принадлежала настоящая власть в лагере. Немецкое же руководство появлялось только во время поверки, когда проводились наказания провинившихся. Русским комендантом назначались повара, коменданты и полицаи в каждый отдельный блок, контролировались раздача еды и работа санитарного блока. Комендант барака назначал старших по комнатам и отвечал за порядок в своем бараке».

Далее историк не зря называет одним из самых известных офлагов на оккупированной территории СССР — Владимир-Волынск. По воспоминаниям В. Новобранца, «организационная структура и внутрилагерное управление Владимир-Волынского лагеря создавались несколько необычно. Это был один из первых лагерей, и фашисты еще не выработали окончательно их организации. Наши старшие командиры — генералы и полковники — вначале отказались возглавить лагерь и создать в нем свое самоуправление. Свой отказ они объясняли нежеланием служить врагу- Но в данном конкретном случае это было ошибкой. Нельзя смешивать общелагерную комендатуру (внешнюю) с внутрилагерной организацией. Русские коменданты лагерей действительно назначались немцами из наиболее преданных им людей, обычно из перешедших к ним на службу изменников Родины, а внутрилагерная организация (командиры рот, батальонов, полков) обычно избиралась самими военнопленными. Внутрилагерная организация была не службой врагу, а службой своему народу».

Итак, Владимир-Волынск: «Лагерь размещался на месте бывшего военного городка, за 8 рядами колючей проволоки. По свидетельству Ю.Б. Соколовского, в сентябре 1941 г. все офицеры, содержавшиеся в лагере, были разделены на четыре полка по национальной принадлежности. Первый полк — украинский, второй и третий — русские, четвертый — интернациональный, состоящий из офицеров — представителей народов Средней Азии и Кавказа. Командиры полков были из числа пленных офицеров. Командиром украинского полка был подполковник Поддубный, бывший командир полка войск НКВД. Комендантом лагеря был Метавосян — бывший командир полка или дивизии Красной армии, его помощником — майор Шагинян.

Во Владимир-Волынске в отдельном генеральском блоке в сентябре — октябре 1941 г. содержались командующий 6-й армией генерал-майор И.Н. Музыченко и командующий 12-й армией П.Г. Понеделин. Летом и осенью в этом генеральском блоке содержались генерал-майор Г.М. Зусманович, заместитель командующего по тылу 6-й армии, попавший в плен под Харьковом, и генерал-майор П.Г. Новиков, взятый в плен в первых числах июля 1942 г. в Севастополе».

В. Новобранцу, по чистой случайности оказавшемуся в генеральском бараке, доводилось беседовать с некоторыми из них. Самым первым он описывает генерала Музыченко: «В общем, я считал и считаю виновником многих наших неудач на фронте 6-й армии лично Музыченко. Если бы армией командовал другой, мы вышли бы из окружения. Считаю его не только малограмотным в военном деле, но и вообще бездарным человеком. Свое невежество в военном деле он восполнял высокомерием, заносчивостью, мощным голосом и угрозами расстрелять. Этих качеств у Музыченко хоть отбавляй! Я знал, что за малейшую ошибку, за неподчинение его глупым приказам Музыченко выпустил бы в меня пулю, что он однажды пытался сделать. Не мог я ему простить и бегства перед решающим боем на прорыв. Убежал он в одном из последних танков, который в какой-то степени оказал бы помощь наступающим солдатам. Он увез и моего помощника капитана Ободовского.

Когда я встретился с ним, был большой соблазн высказать ему свое мнение о нем как о человеке и командарме. Но вот увидел перед собой жалкого, опустившегося человека, похудевшего, небритого, в порванном костюме. И подумал: “Лежачего не бьют”. Он не виноват или мало виноват в том, что его скоропалительно выдвинули на такой пост, к которому не был подготовлен ни образованием, ни талантом. Причины наших поражений значительно глубже, и в них Музыченко не виноват. Ни одного слова упрека я ему не сказал.

Прошла беседа на совершенно иной основе. Для меня он уже был не командарм и не генерал. Мы оба — военнопленные. Беседу с ним я провел после предварительной проверки его морального состояния. Спросил, как он попал в плен. Он сказал, что пытался прорваться на танке. Вместе с ним был, мол, помощник капитан Ободовский. Танк подбили немцы, и беглецов сцапали. Ободовского кто-то предал как разведчика, и он был расстрелян в Уманской яме, а вот Музыченко доставили сюда.

Он не говорил мне, где, в каком месте подбили танк, но сейчас из повести Е. Долматовского “Зеленая Брама” я узнал, что танк Музыченко был подбит в районе д. Ятрань, что в 20 км северо-западнее от места прорыва. Выходит, что в прорыве Музыченко не участвовал.

Очень мне было жаль Ободовского, молодого способного офицера. Я думал, что он погиб в бою в Подвысоком, а оказалось, что его без моего ведома захватил Музыченко.

Трудно было сдержаться от выражения своих чувств и не наговорить резкостей. Но не было смысла добивать уже поверженного громовержца. Но испытать, что в нем сохранилось, необходимо было. Поэтому на его вопрос, что нового, ответил:

— Ничего особенного. Немцы везде берут наши города, армия разбита.

Музыченко стал укорять меня:

— Эх, товарищ подполковник, вы зря в панику впадаете. Наше поражение еще не значит проигрыша войны. Настоящая война только начинается. Скоро наша армия оправится и перейдет в наступление. Не падайте духом.

Этот укор мне понравился. Значит, генерал Музыченко еще не совсем потерянный человек».

Следующая беседа В. Новобранца состоялась с генералом Понеделиным, которого он знал еще до войны по Академии имени Фрунзе, где тот был начальником курса: «Кроме того, на последнем курсе Академии я был на стажировке в 51-й Перекопской дивизии, которой он командовал, и мы там ближе познакомились. Это был высокообразованный, культурный генерал, хорошо знал военное дело и был способным военачальником. И не его вина за поражение в Подвысоком. В беседе он затронул очень болезненную для него струну о том, что он объявлен Сталиным вне закона в приказе. Говорил, что там, в Москве, по-видимому, очень плохо знали, что происходило на фронте. Вернемся на Родину и во всем разберемся. Он рассказал мне, что немцы пытались склонять его на переход к ним на службу. Понеделин ответил так, как должен был ответить мужественный и честный советский гражданин и воин:

— То, что я объявлен вне закона, — это наше семейное дело. По окончании войны народ разберется, кто изменник. Я был верным сыном Родины и буду верен ей до конца.

Фашисты грозили:

— Так и этак вы все равно погибнете: на Родине вас расстреляют, в плену вы тоже погибнете. Так не лучше ли служить нам?