Увядание - Лорен Де Стефано

– Если что-нибудь случится с Сесилией или ее ребенком, я этого не переживу, – говорю я.

– Все обойдется, – ободряюще похлопывает меня по руке Дженна.

Сидим в тишине. Думаю обо всех мучениях, которые могут ожидать Габриеля в подвале. Представляю его избитым, всего в синяках, валяющегося там без сознания. Гоню от себя страх за его жизнь. Вспоминаю, что наш поцелуй прервал какой-то подозрительный шум в коридоре. Угораздило же нас оставить дверь в комнату открытой! На моем туалетном столике все еще лежит атлас, который Габриель стащил из библиотеки. Я одна виновница всех его несчастий. Все это только из-за меня! Пока я здесь не появилась, он пребывал в счастливом забытьи и даже не задумывался о мире за пределами этого имения. Такой жизни не позавидуешь, но она все же лучше, чем смерть. И уж конечно, не идет ни в какое сравнение с глухим подвалом Вона, обителью всех мыслимых ужасов.

На ум приходит книга, которую мне читал Линден, пока я выздоравливала. Это был «Франкенштейн», роман о безумце, создавшем человека из частей умерших людей. Перед глазами мелькает холодная рука Роуз с розовыми наманикюренными ногтями, голубые глаза Габриеля, крошечное сердечко мертвого младенца, и внезапно – я даже не успеваю ничего сообразить – меня сотрясает приступ рвоты. Дженна отводит от моего лица волосы. Мир крутится с головокружительной скоростью. Но это лишь очередная иллюзия Вона.

На пороге объявляется Сесилия, бледная, с затуманенными глазами.

– Что такое? – спрашивает она. – Тебе плохо?

– С ней все будет в порядке, – отвечает Дженна, откидывая мне волосы за спину. – Выпила лишнего.

Причина вовсе не в этом, но я решаю промолчать. Спускаю в унитазе воду. Сесилия дает мне стаканчик с водой прополоскать рот и с протяжным стоном садится на край ванны.

– Похоже, вечеринка была что надо, – замечает она.

– Да какая там вечеринка, – прополоскав рот, сплевываю. – Так, группка архитекторов решила продемонстрировать свои проекты всем желающим.

– Требую детального отчета, – настаивает Сесилия со внезапно вспыхнувшим интересом.

– Мне и сказать-то нечего, – пытаюсь я уйти от ответа.

Ни к чему ей знать об удивительных голограммах, восхитительных десертах и шумном, полном людей городе, где я подумывала о побеге. Ей лучше даже не подозревать о тех вещах, которых она лишена.

– Вы двое мне больше ни о чем не рассказываете. – Похоже, она опять распаляется. С наступлением каждого триместра ей все труднее сдерживать свои эмоции. – Это нечестно. Я же целыми днями торчу в своей комнате.

– Там и вправду была скукотища, – упорствую я. – Архитекторы почти все из первого поколения. Показывали мне свои эскизы, а я делала вид, что мне это все очень интересно. Один даже выступил с длиннющей лекцией о значении торговых центров. Мы час просидели на жутко неудобных раскладных стульях, выслушивая эту мутотень. От нечего делать пришлось напиться.

Сесилия бросает на меня полный сомнений взгляд, но уже через секунду настроение у нее улучшается – она все-таки решает, что я ее не обманываю.

– Ну да ладно. Тогда как насчет одной из твоих историй? Может, о тех двойняшках, с которыми ты была знакома?

Дженна удивленно вскидывает бровь. Я никогда не рассказывала ей о своем брате, но интуиция у нее развита на порядок лучше, чем у Сесилии, не удивлюсь, если она уже обо всем догадалась.

В моей истории двойняшки шли из школы домой, когда раздался оглушительный взрыв. Он был такой силы, что под их ногами задрожала земля. На воздух взлетел центр генетических исследований. Его взорвали те, из первого поколения, в знак протеста против экспериментов, направленных на изучение способов продления жизни собственных потомков. На улицах раздавались выкрики «Хватит!» и «Человеческий род спасти нельзя!». В результате взрыва погибли десятки ученых, инженеров и лаборантов.

В тот день двойняшки потеряли обоих родителей.

Просыпаюсь от бряцающего звука – кто-то опускает поднос на столик у кровати. Под боком, свернувшись калачиком, спит Сесилия. Она тихонько похрапывает – еще один подарок третьего триместра. Быстро оборачиваюсь к столику. Передо мной новый слуга, тот самый, которого сегодня утром до смерти перепугала Сесилия. Мое разочарование, должно быть, видно невооруженным глазом, потому что перед тем, как направиться к двери, он делает слабую попытку улыбнуться.

– Спасибо, – благодарю я его с убитым видом.

– Посмотри в салфетке, – роняет он и покидает комнату.

Медленно, стараясь не потревожить Сесилию, приподнимаюсь и сажусь на кровати. Пробормотав что-то невнятное в озерцо слюней на подушке, девушка вздыхает.

Снимаю полотняную салфетку с серебряного подноса, разворачиваю. Мне на ладонь падает синий леденец.

В течение двух следующих дней Габриель так и не объявляется.

За окном лежит снег. Я составляю компанию разобиженной Сесилии: ее не пустили на улицу, где она могла бы лепить снеговиков. В приюте, когда выпадал снег, прогулки тоже были запрещены. Дети на холоде легко заболевают, а персонал с эпидемией не справился бы.

Дуется она недолго и вскоре забывается сном. Быстрей бы она уже родила. Мой страх за ребенка и его будущее перевешивают опасения о ее теперешнем самочувствии. Она без конца плачет, ее мучает одышка и жуткие отеки.

Пока Сесилия спит, я сижу на подоконнике в ее комнате и листаю атлас, который мне принес Габриель. Выясняется, что, если меня назвали в честь реки в Европе, то имя моего брата носит невысокое дерево с красными ягодами[2], которое произрастало в Азии, в Гималаях. Не знаю, есть ли у наших имен двойной смысл, и если да, то что именно они означают. Но очередная головоломка – это последнее, что мне сейчас нужно, поэтому я просто наблюдаю за падающим снегом. Из окон Сесилии открывается чудесный вид, в основном на деревья. Легко представить, что это вовсе не парк, а обычный лес где-нибудь далеко отсюда, в реальном мире.

Но вот в поле моего зрения появляется черный лимузин, едущий по заснеженной дороге, он грубо напоминает мне о том, где я нахожусь в действительности. Обогнув кусты, машина направляется прямо в заросли.

Прямо в заросли! И ни во что не врезается. Лимузин проезжает их насквозь, как если бы их там не было.

И тут меня озаряет. Там в самом деле ничего нет. Вот почему я не смогла отыскать дорогу к воротам ни из многочисленных садов, ни из апельсиновой рощи. Дорога скрыта от любопытных глаз при помощи хитрого зрительного обмана, иллюзии вроде тех домов-голограмм с выставки. Ну конечно же. Все очень просто. Почему я раньше до этого не додумалась? В том, что я разгадываю эту головоломку сейчас, когда не могу выйти из дома без сопровождения Вона, присутствует злая ирония.

Весь остаток дня пытаюсь сообразить, как бы мне выбраться на улицу и получше рассмотреть голограмму деревьев, но все мои мысли упорно возвращаются к Габриелю. Даже если мне удастся разыскать дорогу, без него о побеге не может быть и речи. Хотя он с самого начала был не в восторге от моей задумки, я дала ему слово, что без него не убегу. Если он попал в неприятности по моей вине, то вполне может передумать и бросить всю нашу затею на полпути.