Морок пробуждается - Александр Варго

– Хотел убедиться в том, что убил тебя не он.

– Ну и что, убедился?! – заорал мертвец, подошел к Ивану и обнял его.

Запах гниения заставил Ивана отвернуться.

– Ничего, братишка, выход всегда есть. – Потрескавшиеся губы мертвеца растянулись в улыбке.

Из кресла, где пять минут назад сидел Саша, встал еще один человек в камуфляже. Затем еще один. Вскоре мертвецы начали выходить из стен и окружать Ивана. Странно, но он чувствовал себя в безопасности рядом с Котовым.

– Выход есть, – снова повторил Саша.

Толпа расступилась, освобождая проход в кухню.

– Ванюха, все в этой жизни зависит от того, чего мы от нее хотим. – Сашка подтолкнул Ивана вперед. – Ну скажи, для чего тебе жить? Жить между мирами. Ты должен решить сейчас – либо ты с нами, либо нет. Кстати, дочка твоя тоже с нами. – Иван услышал, как где-то в толпе заплакал ребенок, дернулся в сторону плача, но Котов преградил ему путь. – Не сейчас, братишка. Сначала тебе нужно решить, чего ты хочешь от жизни.

«А в самом деле, чего я хочу? Рано или поздно я закончу, как Димка, Васька или Мишка. Почему бы не ускорить процесс? Почему не закончить свое жалкое существование прямо сейчас?»

Ведь он хотел это сделать, когда не стало дочки, когда ушла Марина. Что помешало? Друзья. А что мешает теперь? В том-то и дело, что ничего. Они остались с Лешкой вдвоем. А там…

– А там, братишка, – произнес мертвец, – ты снова будешь с друзьями. И с дочкой. – Он будто читал мысли Ивана. – Тебе только нужно сделать два шага.

Толпа расступилась еще шире, и Иван увидел: в центре кухни стоит табурет, а над ним, привязанная к крючку для светильника, висит петля. Она раскачивалась, маня к себе. И Иван пошел.

– Два шага, – шептали мертвецы. – Два шага. Один – на стул, второй – с него.

Иван подошел вплотную к табуретке и уставился на петлю. Мертвецы же остались в коридоре. Он был один на один со смертью.

Такого чувства умиротворения Иван не испытывал никогда. Всему приходит конец. Последний листок из отрывного календаря жизни Ивана Щеглова уже планировал к земле. Он поставил ногу на табуретку…

И тут раздался телефонный звонок. Иван дернулся и отшатнулся от петли, возвращаясь в реальность.

Телефонный звонок вырвал Ивана из оцепенения. Он поднял трубку, но не решался поднести ее к уху, думая, что сейчас либо она расплавится, обжигая его пальцы, либо из нее высунется длинный язык. С трубкой могло случиться что угодно после всего, что он уже увидел.

– Алло, – наконец произнес Иван. Во рту пересохло.

– Привет, Ваня.

А вот этого он никак не ожидал.

Он не слышал ее голоса пять лет. Голос Марины будто вырвал его из этого кошмара. И перебросил в другой. В кошмар пятилетней давности.

– Ну что ты? Он же не всегда был таким. – Полная женщина с пышными черными волосами, больше похожими на парик, сидела на диване и гладила по руке девушку лет восемнадцати.

– Галина Анатольевна, я устала. – Девушка свободной рукой поправила короткую прическу. – Он последнюю неделю каждый день еле в дверь попадает. – Она заплакала.

– Ну-ну, Мариночка, успокойся. Хочешь, я с ним поговорю? – Женщина выдержала паузу, будто ожидала ответа. – Эх, была бы жива его мама! При ней он себе такого не позволил бы… Давай, я с ним поговорю.

– Нет, что вы. Спасибо большое, но я думаю, он сам должен понять.

В кроватке у дивана зашевелился ребенок. Девушка подошла, поправила соску.

– Надеюсь, он все поймет сам.

Но когда Иван вошел в квартиру, женщины увидели, что он ничего не поймет. По крайней мере сегодня.

Иван буквально ввалился через порог.

– Ванюша! Что-то ты уставший какой-то… Иди, ложись спать. – Женщина встала с дивана и подмигнула Марине.

– А, теть Галя! На девочку мою пришли посмотреть?

– Да, Ванюш. Теперь у тебя их две. Поберег бы ты их.

Иван, шатаясь, подошел к детской кроватке. Поагукал и, блаженно улыбаясь, плюхнулся на диван.

– Теть Галя, я все, завязал. Давай с тобой выпьем, и все.

– Нет уж, сынок. Я никогда эту гадость в рот не брала. Да и мужик мой, как в начале 90-х бросил, так и по сей день… Тьфу-тьфу-тьфу!

– Да ладно тебе, теть Галь. Давай за дочурку мою.

– Я сказала: нет!

– Ну, нет так нет. – Иван развел руками и откинулся на спинку дивана.

– Ладно, пойду я. Мариночка, укладывай своего ненаглядного. – Галина Анатольевна погладила девушку по руке, улыбнулась. – Все будет хорошо.

Марина вздохнула и тоже улыбнулась в ответ:

– По-другому и быть не должно.

В темноте раздался плач ребенка. Ваня всхрапнул и повернулся на другой бок. Марина встала и включила ночник – желтую звезду на четырех батарейках.

– Ну что ты, малышка. Аня, Анечка. – Она взяла дочку на руки, и девочка рефлекторно начала искать ртом материнскую грудь. – Проголодалась, моя маленькая. – Марина села на край дивана, скинула с плеча бретельку ночной рубашки, обнажив налитую грудь. Направила сосок девочке в рот и слегка надавила. Ребенок схватил губами материнскую плоть и начал жадно сосать, а наевшись, снова заснул.

Марина встала и хотела уже положить девочку в детскую кроватку, но передумала. Еще придется вставать, а так они втроем замечательно разместятся на диване.

Она положила дочку посередине и через пять минут уже спала.

Ей приснились похороны. Но она почему-то веселилась, просто сияла. Во сне Марина не видела ни гроба, ни покойника. Не было даже провожающих в последний путь. Но она точно знала, что находится на похоронах. Странная тишина… Вдруг девушка услышала то, что являлось неотъемлемой частью траурного шествия. Тихий плач по нарастающей превращался в вой профессиональной плакальщицы. Марина повернулась. Никого. Когда вой усилился, она проснулась.

Вой не ушел вместе с остатками сна, а наоборот, усилился. Солнечный свет из окна падал на подушку рядом с Мариной.

Она подняла голову и первое, что увидела, – очень спокойное личико Ани. Иван сидел на полу и плакал.

«Так вот кто выл, – подумала Марина и перевела взгляд на девочку. – Как это он еще дочку не разбудил».

И тут на нее волной нахлынуло понимание происходящего. С девочкой что-то не так.

– Она умерла, – сказал Иван и снова завыл.

Марине хотелось закричать на мужа. Заткнись! Заткнись! Ты разве не видишь, девочка спит?! Хотелось, но она не смогла произнести ни звука. Молча подняла ребенка и прижала к себе, все еще надеясь, что девочка начнет искать ротиком материнскую грудь. Но этого не произошло.

«Может, я ее туго запеленала? Сейчас, девочка, сейчас».