Заградотряд времени. Я из СМЕРШа - Юрий Корчевский

Вскоре стало ясно — у немцев завелся снайпер, причем снайпер экстра-класса.

А надо сказать — своих снайперов немцы вооружали маузеровскими карабинами 98К с цейссовской оптикой. Наша снайперская трехлинейка по дальности огня и точности не уступала. Но на такую дальность никто не стрелял.

Наши войска ежедневно несли потери, но не это было главным — все стали бояться ходить свободно даже в тылу. Это сильно угнетало бойцов. А уж когда ранило майора из штаба армии, терпение штабистов лопнуло, начальство взъярилось. Досталось всем: пехотинцам, разведчикам — даже артиллеристам.

— Вы что — с одним паршивым снайпером справиться не можете? — кричал полковник, собрав комбатов на совещание.

Я в это время стоял недалеко в карауле и слышал разнос.

— Даю неделю! Делайте, что хотите, но чтобы про снайпера я больше не слышал!

Сменившись, я подошел к Кравцову.

— Командир, хочу попробовать снайпера немецкого убрать, — заявил я ему.

— Ты не заболел часом, танкист? — удивился лейтенант. — Ты видел его выстрелы — за полкилометра бьет, гад, и точно в голову, чтобы наповал. Не хочу еще одного разведчика впустую потерять. И думать не смей, Колесников, выбрось из головы! Это тебе не из танковой пушки стрелять. Снайперскому делу долго обучаться надо.

— Командир, найди мне снайперскую винтовку и не посылай на задание с неделю.

— С винтовкой как раз не проблема — она у нашего старшины есть. Тебя, дурня, жалко.

— А я все же попробую.

— «Попробую!» — передразнил меня Кравцов. — Девка попробовала — бабой стала. Если промахнешься — второй раз он тебе выстрелить не даст. А у меня во взводе и так большие потери.

Лейтенант постоял, помолчал, зыркнул на меня глазами.

Я молча выдержал его взгляд, ожидая разрешения.

— Вот упрямый, чертяка! Не передумал?

— Никак нет.

— Черт с тобой, ступай к старшине.

Получил я винтовку. Была она в брезентовом чехле, 1938-го года выпуска. Это неплохо. Видел я винтовки военного выпуска. У этих от березового ложа все руки в занозах.

Прицел оптический мне уже был знаком по снайперской винтовке СВТ, что тогда в лесу, в нашем разбитом батальоне, подобрал. Сама же винтовка отличалась от обычной лишь изогнутой вниз рукояткой. Ствол, конечно, отобран получше, с хорошей кучностью, — но из стандартных. Патронов бы еще к ней качественных. Небось немец специальными снайперскими пользуется.

В каптерке у старшины я отобрал из разных партий несколько горстей патронов с тяжелой пулей. У легких пуль баллистика другая. Зашел подальше в тыл, попробовал пострелять патронами из разных партий. Отобрал для себя два десятка наиболее подходящих именно для этого ствола этой винтовки. Боем остался доволен.

Выпросив в штабе у писарей несколько листков бумаги и карандаш, я отправился на передовую. Засел в траншее, положил на бруствер ветки для маскировки и стал внимательно изучать нейтральную полосу, передовую немцев и все, что было видно за ней. Сначала — невооруженным глазом. Схематично набрасывал на бумаге все, за чем мог укрыться снайпер. Приметил все кочки, холмики, кусты — даже конфигурацию высоких деревьев отметил на схеме, тем более что их было не так уж и много. Прикинул даже положение солнца в разное время дня — вдруг блик от оптики угляжу? Старался запомнить каждую деталь, потом закрыл глаза и попытался воспроизвести в памяти.

Сидел так до вечера. В этот день немецкий снайпер на нашем участке себя не проявил.

Вечером — уже в расположении взвода — я выпросил у старшины маскировочный костюм.

Утром — еще до восхода солнца — встал, перекусил ломтем черного хлеба с водой, натянул поверх формы маскировочный костюм с капюшоном и снова отправился на передовую.

Устроившись в окопе, я стал ждать восхода солнца. Оно вставало у меня за спиной. Немец должен занять позицию затемно, чтобы при дневном свете его передвижения не засекли. Однако на восход я и рассчитывал. Оптика блеснет в отраженном свете, вот тут-то я и постараюсь его засечь.

В прицел осмотрел все кочки, кустики, в неярком еще свете восходящего солнца сверил местность со схемой. Ничего не прибавилось, никаких новых кочек. Осмотрел деревья — тоже ничего особого! И лучик отраженный не блеснул.

Я долго лежал неподвижно — даже тело затекло. А после обеда узнал от солдата, что в соседней роте снайпер убил офицера. Как чувствовал немец — ушел на другую территорию. А может, снайпер не один? Сегодня на нашем участке один снайпер выстрелил, а завтра на соседнем — другой? Не исключено. Ведь снайперы обычно выходят «на охоту» парами: один — стрелок, второй — наблюдатель. Это лишь я — один по причине отсутствия второго, штатного стрелка. Почему его не было — вопрос к начальству. Вот попозже — зимой — и у нас уже снайперы в войсках появились, парами действовали, и довольно успешно. Насколько я знаю, даже девушки были.

День клонился к вечеру. Если я буду просто пассивно ожидать, то могу немца и не дождаться. Кравцов смотрит на меня косо, но терпит пока, молчит. Слово дал — неделю не трогать. И решил я немного ускорить события, спровоцировать немца — вызвать огонь на себя. Как говорят, выманить «охотника» на живца. Правда, и живцом должен был быть я. А иначе хана — отпущенная мне неделя так и пройдет безрезультатно.

В немецком тылу я увидел немца, прицелился ему в ногу и, затаив дыхание, выстрелил. Успел увидеть в прицел, как он упал. Я передернул затвор и приник к прицелу. Так часто действовали чеченцы. Ранят одного нашего, сослуживцы на помощь кинутся, а снайпер их добивает. Вот и я взял эту тактику на вооружение.

К раненому немцу и в самом деле подбежали два солдата, подняли его. Я выстрелил раз и тут же — второй. Оба упали.

Я скатился на дно окопчика. О себе я заявил. Немецкий снайпер должен узнать, что и у русских появился стрелок-«охотник».

На передовой снайперов не очень любили. Не немецких — своих. Выстрелит снайпер, а немцы в отместку по передовой ураганный огонь открывают из пулеметов или минометов. Рота потери несет. Потому и косились рядовые на меня, но молчали, понимая, что на войне каждый свою работу делает.

Ножом на прикладе я сделал две зарубки. Двоих убил, а одного ранил. Хоть и не моя винтовка, но память о себе я оставить хотел — все-таки сегодня внес еще один свой маленький вклад в копилку немецких потерь.

Все-таки неблагодарное это дело — оценивать, как кто воевал, по количеству уничтоженных врагов. На войне каждый тянул свою лямку. Летчик бомбардировщика за один вылет мог убить десятки, а то и сотни врагов, но так и не увидеть близко ни одного живого немца. Артиллерист немцев видел в прицел, потери от его огня тоже были велики, но меньше, чем у пилота бомбардировщика. Пехотинец в траншее за всю войну мог убить только несколько врагов, но на нем держался передний край. Впереди враг, а за ним — страна. И по его позициям штабисты рисовали на картах красные линии переднего края, фронта. А некоторые бойцы за войну и не выстрелили ни разу, ни одного врага не убили. Например, шофер полуторки или ездовой на лошади, подвозившие снаряды к батарее. Но от этого их ратный труд, вклад в победу был не менее важен. Это потом — уже после войны — будет обидным. Вернется такой боец домой в деревню — и что? Любой соседский пацан подступится и начнет выспрашивать: «Дядя Вася, а сколько ты немцев убил? А почему у тебя наград нет?»