Леди не по зубам - Ольга Степнова

За окнами как в калейдоскопе мелькали названия придорожных сёл – Образцовка, Березовка, Быстрянка, Суртайка. Слева проносились скальные включения, справа шумела Катунь. С каждым километром мы приближались к конечной точке безумной гонки. За спиной остались Долина Свободы и Майма. И даже Катунь осталась позади, потому что в Усть-Семе мы пересекли её по мосту.

В разбитый лобовик бил встречный ветер. Он трепал волосы, хлестал по щекам, сшибал с носа очки.

Сначала мне это казалось забавным, но через пятнадцать минут я поняла, что скоро сойду с ума. Чтобы как-то отвлечься, я взяла карандаш и попыталась записать свои мысли в тетрадь.

Итак, вся наша поездка была грубой, плохо спланированной подставой. Настолько грубой и настолько плохо спланированной, что цепочку событий, происходивших с нами во время пути, невозможно было увязать никакой логикой.

Почему во всех интернатах, куда мы заезжали, происходили убийства? Нас хотели спровоцировать на отказ от намеченных планов и заставить ехать без остановок? Что ж, получается, они своего добились. Что было бы, если бы мы не пошли на поводу у страхов и продолжили заезжать в детдома со своей программой и спонсорскими подарками?!.

Впрочем, мог быть другой вариант событий: кто-то решил, что убийства в интернатах свяжут с нашим приездом и… наше путешествие просто накроется, потому что нас начнут подозревать, проверять и допрашивать. Может быть, даже заставят вернуться в Сибирск с подпиской о невыезде. Но этот план с треском провалился из-за того, что в это время из психушки сбежал опасный преступник, который славился тем, что безжалостно душил свои жертвы. Правда, как потом выяснилось, на момент преступлений псих уже был задержан и нас чудом отпустили только из-за плохой информированности местных ментов, но …

В любом случае, результатом этих «манипуляций» стало то, что наша команда приняла единогласное решение добраться до границы, наплевав на помощь сельским детдомам и свою любовно подготовленную для сирот развлекательную программу. Напрашивался всё тот же вопрос: а что было бы, если бы мы не испугались и продолжили заезжать в интернаты?

Да ничего! Потому что третий снаряд в одну воронку ни один дурак не запустит. Слишком велик риск быть пойманным. Нужно будет сказать об этом Бизону, хотя… какая теперь разница. Мы всё равно не сможем ничего переиграть, ведь у нас только восемь часов, чтобы добрать до Ташанты, и это не так уж и много, учитывая трудный Семинский перевал в Алтайских горах, который не всем машинам удаётся преодолеть…

И ещё один вопрос, который тревожил меня, но который в связи с последними обстоятельствами ушёл на второй план.

Кто заказал Бизона?

И связан ли как-то этот заказ с целями нашего путешествия?.. Да и цели – какие они? Вслепую доставить контрабанду до монгольской границы? Стать громоотводом для бельгийских парней в случае разоблачения?

Может быть, не стоило идти на поводу у неведомого нам Жака Бреля и гнать «скул бас» на границу к определённому времени? Может, никаких заложников вовсе не существует, и нами опять пытаются манипулировать?

Я покосилась на Бизю и решила, что это соображение лучше для него не озвучивать. Роль спасителя – его любимая роль. Он ринется рисковать своей жизнью, даже если существует сотая доля вероятности того, что этим можно кого-то спасти.

И ещё один момент мне не нравился. Мартышка! В её таинственном исчезновении, в небрежно брошенной неподалёку от домика повязке с эфиром, мне чудился акт устрашения. Кажется, у мафии всегда так: хочешь напугать противника и предупредить его о смертельной опасности, – вспори брюхо его любимому хомячку. Или лошади. Или мартышке.

Бедная Яна…

Оставалось только надеяться, что раз не найдено её трупа, то скорее всего, это проделки деревенской шпаны.

Нужно будет покрепче привязать Рокки к металлическому поручню в салоне.

Ветер, бьющий в лицо, не давал думать. Тетрадные листы то и дело переворачивались. Лёгкая тряска мешала писать. Я отложила тетрадь, сунула карандаш в сумку и поняла, что умру, если не закурю. Приладить пламя зажигалки к сигарете мне так и не удалось – оно то и дело гасло, сшибаемое потоком встречного воздуха.

– Я в туалет, покурить, – сказала я Глебу. Он кивнул, не отрывая глаз от дороги.

Придерживаясь за полки, служившие кроватями, я прошла в конец салона, в грузовой отсек. Все пассажиры спали, навёрстывая упущенное из-за раннего подъёма. Только Ильич сидел на сиденье возле откидного стола и отрешённо смотрел на проносящийся за окном пейзаж. В его позе было отчаяние и горестное смирение с происходящим. Он походил зайца, случайно попавшего в капкан для медведя.

– Не дрейфь, прорвёмся! – подмигнула я Ильичу.

Туалет оказался занят. Чертыхнувшись, я закурила, привалившись к груде мешков с гуманитарной помощью, и тут услышала, из-за двери приглушённый голос, как будто кто-то говорил, прикрыв рот рукой. Прислушавшись, я поняла, что шёпот принадлежит Викторине. Без зазрения совести я припала ухом к замочной скважине.

– Да, дорогой, да! – горячо нашёптывала Лаптева неизвестному абоненту. – Говорю же тебе, что всё скоро закончится! Да, но это будет зависеть и от тебя! Прошу, не совершай необдуманных действий, не принимай скоропалительных решений! Будь осторожнее. За свои слова я ручаюсь. Да. Люблю. Целую. Жду с нетерпением встречи.

Замок щёлкнул, ручка повернулась, я еле успела отпрянуть к мешкам и сделать вид, что беззаботно курю.

Увидев меня, Лаптева заметно смутилась. Выглядела она неважно, и хоть фингал под глазом немного поблек, на лице у неё появилась нездоровая отёчность и выражение, словно она готова вот-вот разрыдаться. Это было так непохоже на железную, невозмутимую Лаптеву, что от удивления я приподняла брови.

– Здрассьте, – пробормотала она, сжимая в руке мобильник.

– С утра виделись, – напомнила я ей.

Викторина протиснулась через узкую дверь в салон с явным чувством неловкости.

Вот ведь загадка – если Лаптева так любит своего Марика, если желает его скорее увидеть и улететь с ним на Мальдивы, почему она не вернётся в Сибирск, предпочитая тащиться с нами в дальний, опасный путь? Неужели причина во внезапно вспыхнувшей страсти к юному Гаспаряну?! Эта мысль мне очень понравилась, и я обдумала её обстоятельно, со всех сторон, – так, что даже одной сигареты мне не хватило и я закурила вторую.

С тех пор, как парочку застукали в автобусе, Викторина и Ганс держались друг от друга подальше. Делали вид, что не замечают друг друга. Но я-то знаю, что за таким показным равнодушием могут кипеть неуправляемые, животные страсти!

Бедный Марик. Накрылись Мальдивы! Здравствуй, бабушка в Ереване…

Кто бы мог подумать, что такой сухарь как Викторина воспылает огнём к зелёному пацану! Что там она бормотала Марику про необдуманные действия и скоропалительные решения? И ещё что-то про осторожность. Может, её Марик пожарник? Или милиционер? В любом случае – идиот, потому что только идиоты думают, что серые мыши и синие чулки преданнее в любви, чем яркие красавицы. Ни за что бы зрелая красивая женщина не польстилась на Гаспаряна, потому что его южная, жгучая красота лишь фантик от конфетки, упаковка, обёртка несозревшей сущности и незрелой души.