Руда. Возвращение. Скрижали о Четырех - Надежда Ожигина

Эрей осторожно повел целькона, медленно, шаг за шагом, будто учил ходить малое дитя. Истерро доверил Иму могучему варвару, а сам норовил подобраться к больному боку Дэйва, долечить, влить необходимую тварюге Силу, – за что и получал в лицо всеми ветками, что мог хоть как-то придержать целькон: ожившая целенская тварь в белой Силе уже не нуждалась. Ветки тоже не жадничали, хлестали наотмашь, от души, и к концу краткого пути до наезженной дороги Бабник выглядел, точно семидневок бился с дикими котами: растрепанный, в изодранной мантии, со свежими царапинами на лице.

– Держись, твоя светлость, еще денек, – и весь двор будет гадать, какая из кошечек так тебя приласкала! – ехидничал бредущий сзади Викард. – Ничего, пусть не шрамы, царапины, все равно украшение!

– Посади его на лошадь, – прикрикнул маг. – И поддерживай.

Приказ чуть припозднился, будто Истерро, уловив опасения темного друга, преисполнился решимости воплотить их в жизнь. Собственных Сил у монаха оставалось так мало, что впору сравнить с каплей на дне осушенного бокала, и этой толикой он норовил поделиться с цельконом. От очередного удара хлесткой ветки Истерро упал и подняться уже не смог, уснув в падении.

Викард бережно поднял Бабника, уютно устроил на мощном плече; немного поспорив с заартачившейся с перепугу Имой, приточил ее повод к широкому поясу и неспешно зашагал по тропе. Шагов через двадцать показался, наконец, тракт, идти стало легче, да и целькон приободрился, но маг опять объявил привал у памятного дуба в четыре людских обхвата. По его совету великан пристроил спящего Истерро среди корней, спиной к стволу, точно в гигантское кресло усадил медитировать.

– А во сне он может выйти в Океан? – спросил инь-чианин чуть позже, у костра, когда вдосталь налазившись по дубраве, они насобирали хворосту, а великодушный целькон смачно плюнул в древнее, ухоженное кострище. У них еще оставалось немного хлеба и мяса, варвар надрал каких-то кореньев и пытался скостролить из них похлебку, и питательную, и вкусную одновременно.

– Он все может, – равнодушно бросил маг, поджаривая на прутьях грибы, – но не верит, а потому просто спит, норовя ухватить лоскут Силы у дерева.

– Это правильно, – улыбнулся инь-чианин. – Это он верно придумал, зря ты, братко. Деревья – они щедрые. А Чаша Океана имеет Дно, сам учил!

– Боже Единый! – пробормотал сонный Истерро. – Иногда этот варвар изрекает на удивление здравые мысли. Если при этом не видеть его глумливой рожи, – впечатление самое приятное.

– Нет, ну ты подумай! – хлопнул себя по ляжкам Викард. – В чем душа держится, а ирония хлещет, как вино из открытой бочки! Ты, Бабник, спи, а лучше просыпайся, пожуй, что Господь подкинул, и снова баиньки!

– Как целькон? – все так же сонно промурлыкал Истерро, не открывая глаз.

– Лучше, – заверил маг.

– Не пожадничайте, смажьте раны противоядием, тем, из глиссархов, очень уж нехорошие были рога у оленя. И варвара обмазать не забудьте…

– Подумаешь, царапины!

– Я сделал.

– Вот и славно. Он ведь за нас сражался… Знаете, я начинаю искренне любить вашего ручного монстра.

– Сам ты монстр!

– Викард, я о цельконе. Странно, что он кинулся в бой. Исконные враги целенских коней – глиссархи, прочие науке неизвестны.

– Науке неизвестны и хээн-ги, – пожал плечом Эрей, поднося ко рту монаха ложку с тремя каплями аргосской воды. – Цельконы не выносят паразитов.

– Как и весь здравомыслящий мир! – Светлый жадно слизал лекарство, щеки его тотчас порозовели, даже волосы заискрились от резкого прилива Сил; он отнял у Эрея ложку и засунул за щеку, точно ребенок леденец из жженого сахара; заговорил, причмокивая и коверкая слова: – Вегет ге вам, Тенным, такой элексиг под гукой, пей, не хоку!

– Голос Рудознатца! – прокомментировал маг, улыбаясь от души. – Потрясающая дикция! Вы все его указы так озвучивали?

– Да ладно! – отмахнулся Истерро, с сожалением вытаскивая вкусную ложку и потягиваясь. – Не так уж часто Лик Рудознатца баловал вас, грешных, указами. Так, молился во спасение душ. И все же я вам искренне завидую, советник. Впитывать совершенное безумие Аргоссы, пить из ее бесценных источников! Почему мы лишены этого блаженства?!

Эрей многозначительно хмыкнул и не стал в сотый раз поднимать вопросы прошлых дней. Поразмыслив, он сказал другое:

– Кто вам мешает, Истерро? Вы маг от рождения. Стена Аргоссы вряд ли вас остановит.

– Вы что, – от изумления Истерро вскочил, не доиграв смертельного недуга, – хотите сказать, что если я вдруг подойду к Стене, она меня не ударит, не откинет во внешний мир, оставит в реальности и даже пропустит?

– Вам проще, – заверил Эрей. – Вам, светлым, все дается проще. Быть магом вам не стоит ровным счетом ничего.

– Да, – чуть помедлив, согласился монах. – Нам достаточно родиться и захотеть развить способности во благо мира.

Эрей вздохнул:

– Нам нужно отречься от всего, что дорого. И умереть.

– Дед, я не знаю, что делать, как быть, помоги мне, дед!

Шарно Э’Вьерр, славный рыцарь, пал на колени у кресла старого Браганта, зарылся лицом, мокрым от слез, в ладони деда, не стыдясь слабости и не пытаясь ее скрыть:

– Что мне делать, дед? Моя жена умерла, мой сын отрекся от меня, что-то растет во мне, страшное, черное, я слаб перед этой Тенью, в человеческих ли силах одолеть ее?

– Ты не человек, – вздохнул старый Э’Вьерр, – ты уж прости.

– Я знаю, дед. Монахи просветили.

Брагант промолчал, дрожащими пальцами ероша волосы внука.

– Когда-то ты спас мне жизнь, – прошептал Шарно, устало садясь на пол подле кресла. – Лучше б убил. Ты думал о себе, о продолжении рода, об одинокой старости. Почему ты не подумал обо мне?

– Мой мальчик, я…

– Почему я не умер вместе с родителями?

Брагант в гневе притопнул, забыв о гнущем тело ревматизме:

– Я воспитал тебя один, поднял на ноги, победил, да, победил одолевавшую тебя Тень, сделал рыцарем, гордостью королевства, ты одержал достаточно побед, чтоб ныть и скулить тут безродным щенком! Встать!

Шарно вприщур посмотрел на деда, но подчинился.

– Не важно, что ты отныне знаешь, мой милый! Не важно, что думают о тебе другие. То, и только то имеет значение, что ты стоишь на самом деле. Узнай себе цену, мальчик, и если она невысока, не жалуйся на глупую судьбу. За все, случившееся с тобой, ответ – только твой.

– Да, дед, – рыкнул, вскинув голову, Шарно.

– Что ты хочешь, внук?

– Умереть человеком.

Брагант помолчал, потом улыбнулся: