Бах - Анна Ветлугина

Произведения подобного жанра вызывали у Баха наибольшее вдохновение. Он стремился озвучить их самым лучшим образом.

Итак, в конце марта 1724 года[21] Иоганн Себастьян объявляет об исполнении своих «Страстей по Иоанну» 7 апреля в Томаскирхе. В самый последний момент премьера переносится в Николаускирхе, а Бах получает строжайший выговор от начальства.

Оказывается, в Лейпциге существует незыблемое правило: пассионы исполняются в двух главных церквях попеременно: год в церкви Святого Фомы, год — в Святого Николая. В последний раз, еще под руководством Кунау, «Страсти» давались как раз в Томаскирхе. Иоганн Себастьян объясняет недоразумение следующим образом: он человек пришлый, с местными обычаями незнакомый. Такое же объяснение отправляет в консисторию суперинтендент С. Дайлинг.

Нет никаких документов, опровергающих это утверждение. Однако верится с трудом, особенно если представить себе практическую сторону вопроса. Для подготовки такого крупного произведения, как «Страсти», требовалось немалое количество репетиций. В премьере участвовало много народу — хор, причем не только детский, солисты, оркестранты, органист. Неужели никто из музыкантов не сказал Баху об этом обычае? Многие из них наверняка работали в Лейпциге уже давно и не могли не знать такого заметного нюанса. Ситуация, когда все знают и молчат, желая подставить человека, не могла произойти с Бахом — его уважали. В то же время он не терроризировал своих подчиненных. Потому странно предположить, что музыканты молчали, боясь гнева своего руководителя.

Этой истории есть другое объяснение, очень характерное для нашего героя. В церкви Святого Фомы музыка лучше звучала. Там было просторнее, больше места для хора, лучше акустика. Очевидно, композитор не мог заставить себя перенести премьеру нового долгожданного детища в худшие условия и поэтому так по-детски «схитрил».

Одно время баховеды считали: Бах сумел настоять на своем, и премьера состоялась все же в Томаскирхе. Но более поздние исследования говорят об обратном.

Несмотря на досадные мелочи, Иоганн Себастьян продолжал находиться в гармонии с собой все первые годы своего лейпцигского служения. Это видно по его кантатам, вернее, по бешеному, почти сверхъестественному темпу их написания. Один из пунктов лейпцигского контракта предписывал композитору еженедельно подготавливать кантату к богослужению. В принципе, можно было не писать каждый раз новое произведение, выходя из положения с помощью чужих сочинений, или быстрой, порой халтурной «перелицовки» собственных. В гигантском наследии Телемана можно обнаружить примеры подобной «скорописи», как называет это М. Друскин. Но не у Баха. Беспечный до безответственности в вещах неинтересных, Иоганн Себастьян становился по-хищному собран, когда речь шла о музыкальном послании людям. А именно в кантатах баховский месседж виден наиболее явственно. Именно там так ярко задействован арсенал риторических фигур, и именно эти сочинения рассчитаны на массовую аудиторию — тысяча человек за один показ, а может и больше, судя по вместительности Томаскирхе.

Как же он успевал за неделю написать произведение для хора или хотя бы солистов с сопровождением, длящееся от двадцати до сорока минут?

На практике времени на сочинение оказывалось гораздо меньше. Новую кантату следовало разучить, прежде чем вынести на суд прихожан. На это уходило не менее двух дней, иногда три. А перед тем как начать создавать музыку, Бах ходил к начальству утверждать либретто, написанное поэтом. Как правило, композитор подготавливал сразу три варианта текста — на всякий случай. Ходил он к уже упомянутому суперинтенденту С. Дайлингу. Очевидно, тому тоже требовалось время на ознакомление с поэтической частью будущей кантаты.

Получается следующее: едва насладившись премьерой в воскресенье, Бах уже в понедельник шел к Дайлингу, утверждать новый текст. Затем вторник, среду и, может быть, четверг до обеда он сочинял очередной шедевр. После чего спешно разучивал его с уже упомянутыми школярами. Справедливости ради отметим: в исполнении кантат участвовали также взрослые певцы и музыканты, но детский хор старались задействовать в любом случае.

Иоганн Себастьян оказался гораздо расторопнее своего кума по соотношению количества и качества написанной музыки. А как могло быть иначе у человека, мерящего жизненный комфорт звуковым совершенством?

Поистине фантастической выглядит работоспособность лейпцигского кантора, когда пытаешься прикинуть, сколько времени занимали его многочисленные обязанности и соотнести с количеством написанного. Но при попытке вникнуть в судьбу его верной супруги, Анны Магдалены, волосы просто встают дыбом.

Мы уже пытались представить себе атмосферу родительского дома нашего героя, наполненную бесконечным музицированием, переписыванием нот, вокальными упражнениями. Но ведь детей в доме росло четверо, из них только трое мальчиков. К тому же нет сведений, чтобы Элизабет Леммерхирт сильно увлекалась музыкой. Теперь представим лейпцигский дом нашего героя.

За всю свою жизнь Иоганн Себастьян произвел на свет целое поколение. В популярных биографиях количество его детей колеблется от пятнадцати до двадцати одного. Классическим вариантом считается число двадцать. Четверо выживших детей Марии Барбары уже неоднократно встречались на этих страницах. Упоминали мы и троих, умерших в младенчестве. О детях же Анны Магдалены приведем слова известного немецкого музыковеда XIX века, к тому жившего в Лейпциге, Хуго Римана: «Родилось от второй жены Баха шесть сыновей и семь дочерей, так что если бы все дети его оставались в живых, то их было бы двадцать: девять дочерей и одиннадцать сыновей. Но большая часть их умерла в раннем возрасте, и пережили Баха только шесть сыновей и четыре дочери».

Итого тринадцать детей за двадцать девять лет супружества. За двадцать один, если совсем точно, — последняя из детей, Регина Сусанна, родилась в 1742 году. Получается, Анна Магдалена рожала чаще чем раз в два года и всегда ходила либо беременной, либо кормящей. При этом сотни партитурных страниц написаны ее рукой, а дети не выглядели брошенными — учились, делали музыкальные успехи.

Известны даты жизни семерых, рано ушедших детей Анны Магдалены. Христиана София (29.VI.1723–1.VII.1726); Христиан Готлиб (? — 21.1X1728); Эрнст Андреас (30.Х. — 1.XI.1727); Регина Иоганна (10.Х.1728–25.IV.1733); Христиана Бенедикта (1.1. — 4.1.1730); Христиана Доротея (18.111.1731–31.VIII.1732); Иоганн Август (5.XI. — 6.XI.1733).

Первенец из выживших, Готфрид Генрих родился в 1724 году. Как, должно быть, ликовала молодая мать. Бог послал ей дочь, а потом и сына!

Радость оказалась недолгой. Только три года прожила Христиана София, а сын принес печаль. Уже в раннем детстве стало заметно его отличие от остальных детей. Потом он заболел непонятной хворью, которую обозначили как душевное расстройство. Мальчика признали слабоумным. Врачи надеялись, ребенок «перерастет» болезнь, но время шло, а улучшения не наступало.