Тайны парижских манекенщиц - Фредди

Мне на помощь пришла добрая душа. Высокая, очень красивая и экзотическая брюнетка шепнула мне: «Думаю, у вас слишком простой макияж. Надо добавить туши и подкрасить ресницы карандашом. Позвольте, я сделаю все сама». Словно играючи, она изменила все, заменив довольно блеклую помаду на более яркую. Я приятно удивилась, когда мое лицо словно осветили. Я с удовольствием расцеловала бы милую девушку, рискуя повредить ее творение. Этот первый жест дружеского расположения привел к тому, что я никогда не отказывала в совете дебютантке. Многие из них, наверное, спрашивали себя, почему я с таким терпением учила их ходить. Благодарите высокую брюнетку, очень красивую и симпатичную девушку. Однако в тот день мне показалось, что дела мои шли плохо. Не хуже, чем обычно, но я еще не научилась со спокойствием и равнодушием переносить катастрофы последнего часа, когда каждый раз создается впечатление, что показ провалился. Волнение и драматическая атмосфера оказали на меня неожиданное действие – я успокоилась и сказала себе: «Тем хуже, если я столь жалко выгляжу, все кончено!» В этот момент мне сказали, что наша общая уборная называется кабиной и что у каждой из нас есть свой «попугай», то есть вешалка с именем, где радугой сверкали платья, которые предстояло показать.

Стоило мне бросить взгляд в щель между двумя ширмами, как у меня внезапно задрожала челюсть: огромный зал был переполнен. Я впервые в жизни не только почувствовала, как предательски стучат челюсти, но и была подавлена ужасной мыслью, что превращусь в мишень для насмешек толпы, запутаюсь в предательском шлейфе вечернего платья. Он завернется вокруг ног, превратившись в «русскую портянку», сразу лишит достоинства и поставит крест на едва начатой карьере манекенщицы. Я уже слышала смех в зале, а по вискам заструился пот. Ужас!

Я рассказываю обо всех, навсегда запечатлевшихся в моей памяти деталях, чтобы смягчить отчаяние дебютанток и показать им, что со страхом, как и со всем остальным, можно справиться… хотя мне до сих пор случается страдать от него.

А пока в голове билась лишь одна мысль – бежать. Прощайте, мечты о славе! Проскользнув позади Жермены Леконт, которая давала наказ пианисту, я могла бы сбежать… и обрести свободу! Я уже начала поворачиваться между двумя «попугаями», когда послышалось: «Мари-Жозе!» Катастрофа! Мари-Жозе, так зовут меня. Хозяйка звала меня, и я попалась как мышь в мышеловку с сыром!

– Послушайте, крошка, у вас красивое имя, но не можете ли подыскать что-нибудь покороче, что-нибудь ударное?

– Мне очень нравится Фредерика, мадам. Быть может, Фредди?..

– Жестковато – вы не похожи на неудавшегося мальчика, – но это соответствует моде.

Так родилась Фредди, в ту же секунду попавшая в мир моды. Я только что подписала моральный контракт и сменила шкуру: дрожащая Мари-Жозе стала бесстрашной и спокойной Фредди. А через секунду, представив себе реакцию родителей, я ринулась в бой. Я шла второй и имела время подивиться непринужденности «звезды», высокой брюнетки, которая так мило давала мне советы по макияжу. И вдруг поняла, как надо идти. В этот миг произошло нечто неожиданное, нечто невероятное. Залитая светом, который отделял меня от зрителей, я двигалась твердым и уверенным шагом, вращалась, улыбалась с какой-то отчаянной веселостью, которую сумела передать публике. Как мне сказали позже, у меня был вид девушки, пришедшей танцевать и развлекаться. Это была победа. Остаток вечера превратился в пьянящий вихрь. Жермена Леконт была настолько добра, что перенесла на меня часть успеха очаровательного костюма, который я представляла, и, как умелый игрок в покер, внезапно решила изменить распорядок показа моделей: самые красивые платья были повешены на моего «попугая», а продавщицы-костюмерши занялись только мною. В самом конце, во время представления вечерних туалетов, платье «Бабочка», представленное мною, побило рекорд криков «браво»: муслиновый мыльный пузырь и моя улыбка ребенка-вамп покорили две тысячи зрителей. И в кабине я стала центром внимания. Мой неожиданный успех создал опасность для других, ведь – это я поняла позже – я «украла» их модели. Манекенщица всегда привязывается к платьям, которые представляет, и с болью в сердце видит их на плечах другой. С тех пор мне часто приходилось испытывать на себе не всегда немые упреки. Но в тот день мне было все равно. Праздник подхватил меня: шампанское, обед со всей командой, удовольствие от встречи со «звездой»-брюнеткой, столь милой по отношению ко мне, возвращение глубокой ночью в «каморку», где заснувшие подруги показались мне едва расставшимися с детством, тогда как я за какие-то сутки повзрослела… Несколько бокалов шампанского подстегнули мечты o независимости, и, лежа с открытыми глазами и всматриваясь в темноту, я уже представляла себе свою новую жизнь – я начну работать.

Нет смысла стремиться в тиски буржуазной семейной жизни и выходить замуж за очаровательного и безобидного парня, «отличного во всех отношениях». Я буду путешествовать, начну жизнь, не завися от отцовского счета в банке.

Следующий день подтвердил – утро вечера мудренее. После нового показа коллекции я получила свой первый заработок, а Жермена Леконт предложила: «Фредди, заходите ко мне в Париже. Уверена, профессия вам нравится. Жду вас».

Оставалось только справиться с семьей. Мне хватило смелости завести этот разговор в разгар обеда с дядьями, тетками, кузенами и племянниками: «Я собираюсь работать».

Я ожидала грозу, но молнии меня не сразили. Более того, все заговорили о профессиях, которые могли мне подойти: помощница врача, секретарша писателя и так далее и тому подобное после получения соответствующих дипломов.

И никто не обмолвился о моде.

Уточняющих вопросов не последовало, поскольку все решили – ребенок капризничает, так как я неофициально была обвенчана с сыном крупного врача, и проблема моего будущего никого не волновала. Никого, кроме меня.

Первый этап: подсознательно ощутив, что его присутствие не входит в мои планы, мой жених оказался достаточно умен, чтобы вернуть мне свободу.

Второй этап: поскольку семья отправлялась на отдых, я нанесла визит Жермене Леконт, которая взяла меня на работу с первого августа, а потом набралась храбрости, чтобы объявить о своих планах семье. В отсутствие отца, занимавшего крупную должность за границей, я испытала на себе гнев деда. Опустим тяжкие подробности. Решение мое было окончательным: в тот день, когда начну работать у Жермены Леконт, я обрету свободу и поселюсь одна в небольшой студии.

Я вернулась в кабину. На этот раз настоящую кабину, но впечатление оказалось ужасающим. Как ребенок, заблудившийся в незнакомой среде, я поняла, что все придется начинать сначала. Мой апломб обернулся паникой, меня терзала неуверенность. Во-первых, за время отдыха я потолстела, и меня охватило отчаяние при виде расстроенной Жермены Леконт. Во-вторых, я вывихнула лодыжку и каждый вечер дома ревела горькими слезами от боли и разочарования, т. к. мой силуэт искажала эта уродливая нога с предательской припухлостью.

Я отдалась в руки массажистки, бывшей акробатки на трапеции, которая воспользовалась случаем, чтобы поделиться воспоминаниями о своей цирковой молодости: «С такой травмой, как у вас, я бы вернулась на арену!» – утверждала она, с силой терзая мою лодыжку. Я быстро отказалась от мысли внушить ей, что мода не цирк, а нога, похожая на колбасу, – настоящая катастрофа для манекенщицы. Она нагружала меня путаными воспоминаниями о детстве циркового ребенка и считала меня мокрой курицей, не слушая моих возражений.