Батарея - Богдан Сушинский

– Полундра, братва: тельняшки наголо!

– За Одессу-маму!

– Штыком их «работай»! Шты-ком!

И были эти мощные крики – «Полундра: тельняшки наголо!» – настолько душевно понятными сейчас комбату и настолько заразительными, что, бросив трубку на рычаг, он интуитивно потянулся к стоявшей в углу командного отсека трехлинейке.

Эту винтовку он выхватил из рук прямо на бруствере упавшего на правое колено, умирающего морячка еще там, на «румынском плацдарме», во время первой штыковой атаки. И с тех пор, не полагаясь на табельный командирский пистолет, старался не расставаться с ней не только как с оружием, но и как с военным амулетом. Она всегда находилась на его командном пункте старательно чищенная, заряженная, с примкнутым, тщательно отточенным штыком. На тот случай, когда придется вести бой уже в расположении батареи.

– Что там происходит, сержант?! – прокричал он в трубку.

– Салаги Осипова в атаку посли!

– «Салаги», говоришь?!

– В стыки! Тельняски наголо! – неокрепшим, шепелявым от волнения баском просветил его корректировщик, в котором он сразу же узнал Женьку Юраша.

– Ты какого дьявола там оказался, «тельняски наголо»?! – взъярился комбат, зная, что юнги на этом опасном корректировочном пункте быть не должно.

– Серзанту Жодину помогаю!

– Без приказа?! Подожди, я тебя «помогу»! – по-отцовски пригрозил он. – Где сам Жодин?

– С пехотинцами пошел, неужели непонятно?! – возбужденно прокричал юнга. – Я тоже, некогда мне с вами!.. Полундра!..

… А потом была яростная рукопашная с теми румынами, что пытались окопаться на склонах прибрежных холмов или же уйти вброд на свой, восточный берег. И сходились там в штыки, стоя по грудь в лиманной воде или же погрязая в болотной тине. При этом моряки сражались прикладами, били саперными лопатками или же, схлестываясь с противником, попросту, по рабоче-крестьянски, «били морды», а то и впивались друг другу в глотки. А когда все затихло и моряки вновь взяли под свой контроль почти все западное побережье лимана, из штаба полка комбату лаконично сообщили:

– По первым оценкам, на глазок, в ходе всей этой «кадрили» на дамбе и возле нее уничтожено более сотни солдат противника, подбиты четыре танка и около эскадрона спешенных кавалеристов взято в плен[21].

И хотя к вечеру, подтянув резервы и нанося удары и с севера, со стороны степи, и со стороны дамбы, румынам все же удалось захватить Булдынку, тем не менее Гродов был доволен тем, что «дамбовая» западня его сработала.

38

Узнав, что баронесса находится на яхте «Дакия», принадлежавшей некогда чуть ли не самому фюреру, причем пребывает она там под крылом у бригадефюрера фон Гравса, напористая Волчица тоже возжелала познать романтику пребывания на фюрер-яхте, а заодно – поближе познакомиться с влиятельным генералом СС. И поскольку коммутатор яхты был подключен к городской телефонной линии, то в разговоре с Валерией из местного отделения жандармерии Елизавета так прямо и намекнула об этом. Другое дело, что баронесса сразу же пресекла эти ее поползновения и предложила встретиться в доме одинокого рыбака-молдаванина Диордицы.

Как оказалось, две комнатушки этого неуклюжего, но большого каменного строения с отдельным входом со стороны плавней она совсем недавно превратила в свою новую явочную квартиру. Только на сей раз – не агентурную, а для встреч с мужчинами, порой и с женщинами, которые по разным причинам не могли появляться ни на борту «Дакии», ни в арендованном для нее генералом фон Гравсом номере отеля «Нистру».

Само здание, в котором этим двум львицам предстояло встретиться, располагалось вроде бы и не на окраине города, но на поросшем плавневым лесом изгибе реки. И пока Волчица ждала появления баронессы, хозяин его – приземистый, тщедушного вида старичок с удлиненным морщинистым лицом, – сидя у крыльца под камышовым навесом, посвящал их в историю своей «рыбацкой виллы».

Оказывается, в свое время Диордица был председателем рыбацкой артели, и здание это строил с таким прицелом, чтобы одна половина его оставалась артельной конторой, а другая служила ему жильем. Но когда Тирасполю неожиданно выпало превратиться в столицу Молдавской автономной республики в составе Украины, а сын Диордицы столь же неожиданно оказался в кресле заместителя одного из министров, – все артельные постройки были перенесены за пределы города, а конторская часть здания передана новоиспеченному номенклатурному работнику, то есть стала собственностью семьи Диордицы. Да вот беда, в тридцать седьмом судьба рыбака дала гибельный крен: сын его был расстрелян коммунистами как «враг народа и румынский шпион», а его семья погибла в сибирской ссылке.

Сам заслуженный рыбак-орденоносец каким-то чудом отделался лишь несколькими месяцами допросов и пыток в НКВД. Другое дело, что дом у него за это время отобрали, вселив в него некоего Иванова-Гершензона, одного из руководителей местных чекистов, так что после выхода из застенков коммунистической охранки рыбак вынужден был ютиться в небольшом флигельке, некогда служившем их семье летней кухней.

Вот и получилось, что перед новой румынской властью Диордица неожиданно для себя предстал в ипостаси жестоко пострадавшего от советской власти отца высокопоставленного врага коммунистического режима. Не зря же румынский чиновник, который в присутствии журналистов из Кишинева и Бухареста выдавал ему акт на вечное владение этим зданием с условием, что во время войны он будет предоставлять его часть для постоя румынских и германских офицеров, так и сказал отставному рыбаку: «Теперь, старик, ты являешься владельцем настоящей рыбацкой виллы». Ну а молдавские и румынские газеты тут же поведали миру о том, как новая власть восстанавливает справедливость на освобожденных землях Транснистрии, помогая тем, кого коснулись репрессии коммунистического режима.

Еще во время телефонного разговора Волчица намекнула баронессе, что если та организует встречу с ней, то получит не только записку с донесением от капитана Штефана Олтяну, но и презент. Причем презент этот предстанет в виде смуглолицей и черноволосой (лесбийские вкусы баронессы тайной для нее не были) дунайской амазонки – уже отмытой, обутой (полуботинки Терезия хранила в своем узелке, якобы по-крестьянски берегла для особых случаев) и более или менее сносно одетой.

Атаманчук твердо знала, что у Волчицы проклевывается свой интерес к этой встрече. Слегка пошантажировав баронессу подозрениями о службе в НКВД, она хотела добиться от нее всяческой поддержки, а при удачном стечении обстоятельств даже получить в родовом замке Валерии должность управительницы. В отсутствие баронессы этот замок она тоже могла бы превращать в своеобразный аристократический «салон фрау Волковой».

Впрочем, она еще не теряла надежды женить на себе какого-то титулованного вдовца, чтобы и себя тоже осенить дворянским титулом. Коль уж сбылась ее самая сокровенная и, казалось бы, несбыточная мечта – однажды проснуться в другом государстве, не имеющем ничего общего с пролетарским идиотизмом Совдепии, – то должны сбываться и другие, например о вхождении в титулованную элиту Европы, к которому она столь долго и неистово готовилась. Во всяком случае, она так считала и… готовилась.