Парк Горького - Мартин Круз Смит

Она попала в цель. Он приехал на студию только ради Паши.

Аркадий переменил тему разговора.

— Я смотрел ваше дело в милиции. Что это за антисоветская клевета, из-за которой вас исключили из университета?

— Будто не знаете.

— Представьте себе, не знаю, — сказал Аркадий.

Ирина Асанова на какой-то момент замолчала, как уже было, когда он первый раз беседовал с ней на студии, то ли из самомнения, то ли погрузившись в собственные мысли, в собственный неведомый мир.

— Все-таки, — помолчав, ответила она, — я предпочитаю ваших двойников из госбезопасности. Бить по лицу женщину по крайней мере честнее. А ваше обращение, ваша фальшивая забота, свидетельствуют только о слабости характера.

— В университете вы говорили не это.

— Я скажу вам, что я говорила в университете. Я разговаривала с друзьями в буфете и сказала, что готова на все, лишь бы выбраться из Советского Союза. За соседним столом сидели комсомольские холуи. Они донесли, и меня исключили.

— Вы же, конечно, шутили. Надо было объяснить.

Она подошла ближе, так что теперь они стояли почти вплотную.

— Но я вовсе не шутила, а говорила вполне серьезно. Слушайте, следователь, если бы кто-нибудь прямо сейчас дал мне пистолет и сказал, что если я вас убью, то смогу уехать из Советского Союза, я бы убила вас не сходя с места.

— Вы серьезно?

— Убила бы, и с радостью.

Она затушила сигарету о березу рядом с Аркадием. Белая кора дерева почернела и задымилась, кусочки коры, скручиваясь, загорелись. Аркадий испытал непонятное ощущение боли, словно этот горящий окурок затушили о его сердце. Он верил, что она говорила правду.

— Товарищ Асанова, я не знаю, почему это дело до сих пор числится за мной, — подошел он с другой стороны. — Мне оно не нужно, да и не я должен им заниматься. Однако убиты три человека, и я прошу вас об одном — поехать со мной и осмотреть трупы. Возможно, по одежде или…

— Нет.

— Ну хотя бы для того, чтобы убедиться, что это не ваши друзья. Чтобы, по крайней мере, быть уверенной самой.

— Я знаю, что это не они.

— Тогда где же они?

Ирина Асанова ничего не сказала. На дереве осталась черная отметина. Она не сказала ничего, но путь к правде все же был открыт. Аркадий невольно рассмеялся, изумившись собственной глупости. Все это время он спрашивал себя, что нужно было Осборну от двоих русских, но ни разу не задал вопрос, что им могло быть нужно от него.

— Так где же, по-вашему, они?

Он почувствовал, как она непроизвольно задержала дыхание.

— Костя и Валерия бежали из Сибири, — ответил сам себе Аркадий. — Для такого бандита, как Костя, да еще с крадеными билетами Аэрофлота, это не составляло трудности. Если есть деньги, то здесь на черном рынке можно купить документы и оформить прописку. А денежки у Кости были. Но Москва не так уж далеко, И Костя захотел бежать еще дальше. Но это ему не удалось, и он погиб вместе с американцем, въезд которого в Советский Союз нигде не зарегистрирован.

Ирина Асанова отступила на несколько шагов в последние лучи заходящего солнца.

— Есть только одна причина, — сказал Аркадий, — почему вы признали, что вообще были знакомы с ними. Я твердо знаю, что они погибли в Парке Горького, а вы считаете, что они живы и пребывают по ту сторону границы. Вы верите, что они выбрались.

Ее глаза торжествующе сияли.

Водолазы копошились в черной круговерти, взбаламучивая накопившийся за зиму ил. В свете спущенных в воду герметически закрытых прожекторов можно было разглядеть то руку, то ласты. В том месте, где сточные трубы кожевенного завода имени Горького выходили под водой в Москву-реку, велись поисковые работы.

Наверху, на набережной, милиционеры фонарями заворачивали случайные в это раннее время грузовики. Аркадий направился к неосвещенному участку, где в полной темноте на заднем сиденье его машины расположился Уильям Кервилл.

— Ничего вам не обещаю, — сказал Аркадий. — Если хотите, езжайте в гостиницу или в свое посольство.

— Я побуду здесь, — блеснул в темноте глазами Кервилл.

Плеснула вода — еще один водолаз ушел на дно. На цепи прогрохотал еще один прожектор, и милиционеры стали отталкивать шестами прибившиеся к стене льдины.

Аркадий показал пухлый пакет.

— Здесь заключения судмедэкспертов о трех трупах, обнаруженных в Парке Горького, — сказал он. Аркадий возлагал надежды на свойственную милиционерам фамильярность, их неуклюжую грубоватость, на подозрительные вспышки милицейских фонарей, на всю атмосферу профессионального расследования. После целого дня разговоров в спокойной обстановке должен же был Кервилл наконец убедиться, что Аркадий не из КГБ.

— Дайте посмотреть, — протянул руку Кервилл.

— Кто был Джеймс Кервилл? — спросил Аркадий.

— Мой брат.

Аркадий протянул в окно автомобиля пакет — первая сделка совершена. В пакете не содержалось ни малейшего упоминания об Осборне. Если бы Уильям Кервилл приехал с целью помочь следствию, он сразу по приезде в Москву передал бы в прокуратуру зубную формулу и рентгеновские снимки. Но он приехал с оружием, так что будет сотрудничать только до тех пор, пока не узнает, на кого обратить удар. То, что теперь у него не было оружия, не имело значения. Руки-то у него целы.

Подошел офицер речной милиции и сказал Аркадию, что водолазы замерзли, а на дне никакой сумки не обнаружено. Когда Аркадий направился к набережной, сержант отвел его в сторону, посоветовав поговорить с молодым милиционером из Октябрьского отделения, в участок которого входила и набережная. Парень припомнил, что однажды вечером в январе на набережной стояли «Жигули». А может быть, в феврале. Что касается водителя, то он только запомнил, что это был немец со значком берлинского клуба «Кожаный мяч» на лацкане. «Кожаный мяч» — название молодежного футбольного клуба. О том, что водитель — немец, милиционер судил по разговору с ним: будучи страстным коллекционером, попросил продать значок, но получил отказ на ломаном русском языке.

— Поработайте еще полчасика, — попросил водолазов Аркадий.

Спустя всего десять минут послышались крики, и водолаз по веревочной лестнице поднялся на набережную, таща покрытую илом сумку, из которой лилась вода.

Сумка была из кожи, с длинной ручкой. Надев резиновые перчатки, Аркадий в свете прожекторов открыл ее и стал выбирать оттуда жидкую грязь, бутылки и стаканы, пока не наткнулся на торчащий ствол. Наконец он вытащил длинноствольный плоский полуавтоматический пистолет.

— Товарищ следователь!

Это приехал Фет. Аркадий не видел его с допроса Голодкина. Фет, поправляя очки, стоял на краю освещенного крута, близоруко уставившись на пистолет.