Вирус лжи - Алла Полянская

— С Машей? — Реутов вскинул брови. — Описать ее можете?

— Девушка лет двадцати пяти, очень красивая, стройная, в аккуратном костюме, всегда приветливая и вежливая. Этот-то мимо проходит — ни вам «здрасте», ни нам «до свидания», а Маша — нет, всегда приветливо здоровается, улыбается… Но, знаете, мне всегда казалось, что она у него вроде пленницы и боится его. К ним никогда никто не ходил, но он иногда уезжал по ночам — мне ведь все видать: кто уезжает, кто приезжает, а он несколько раз в неделю уезжал после десяти вечера, а возвращался хорошо за полночь. А Маша без него вообще никогда не выходила…

— А уезжал сам?

— Всегда сам. Такие вот тихие — они всегда странные, от них ждать можно чего угодно. Я, знаете ли, почти сорок лет в школе проработала, а дети — они просто маленькие люди, но характер какой даден, тот и будет, корректируется очень малая часть изначального материала. И вот вспыльчивые люди — ну, рассердятся, накричат или даже и разобьют что, но это и все, а такие тихие — вот так сидит он себе, молчит, а потом что-нибудь как отчебучит, хоть святых выноси, смотришь на него и думаешь: это что ж у него в башке варилось, если он такое сотворил? Вот и этот тоже — тихий-тихий, а как сегодня вышел из машины, то лица на нем не было. Я сразу увидела, что с ним что-то не так, хоть и темнело уже. Оно, конечно, и Михайловну надо знать…

— Михайловну?

— Галина Михайловна из пятнадцатой квартиры. — Старуха вздохнула. — Зловредная была бабка, с очень ядовитым языком. Всех цепляла, каждому старалась пакость какую-нибудь сказать, и ведь я ей говорила — Михайловна, не трогай ты этого парня, Христа ради, ведь не знаешь, чего ждать. А он все молчал на ее слова, вот она и вовсе разошлась. Некоторых людей невозможно урезонить, и вежливое обращение они воспринимают как слабость, а Михайловна была уверена, что ее защищают пол и возраст — мол, да кто поднимет руку на старуху! Она этим пользовалась напропалую — такое иной раз людям говорила, что я диву давалась, а она такая была, знаете, скандалы любила. Сделает гадость, и если человек отреагирует — сразу в крик: люди, посмотрите, он на старуху-то как взъелся! Словно всю жизнь ждала, когда состарится, чтоб безнаказанно вытворять всякое, и ведь срабатывало до сегодняшнего дня, люди старались не связываться. А сегодня, видите, пришел конец ее привилегиям, и пусть бы он одну ее убил, тут я его даже где-то поняла бы, но вот так всех…

— А с чего он сорвался?

— Да он из машины уже такой вышел, что я предпочла уйти в дом, но слышала, как Михайловна, ни дна ей ни покрышки, старой ведьме, что-то ему сказала, но что именно — я не расслышала, я уже в подъезде была.

— То есть вы ушли, как только увидели вашего соседа?

— Нет, не так. — Старуха сжала сухонькие ладони. — Вот он вышел из машины — весь с лица на себя не похож, посмотрел на нас таким взглядом, что у меня мороз по коже, потом вернулся к машине и достал из багажника эту железку. И пошел к подъезду, а меня как что-то толкнуло: беги! Я бочком-бочком, и в подъезд, и слышу, что Михайловна что-то о Маше сказала, а я в квартиру — у меня, знаете ли, дверь не заперта, когда я с соседками у подъезда сижу, вот я заскочила — и сразу дверь-то на засов. И только крики слышала, пошла на кухню и посмотрела сквозь штору, а он стоит с этой железкой в руке, а потом зашатался и упал.

— То есть самого убийства вы не видели?

— Нет, не видела, все как-то очень быстро произошло, такая невероятная ярость! — Старуха перекрестилась. — Отвел Господь, не видела. Но и того, что я видела, мне до смертного часа хватит вспоминать. А Маша-то, Маша ничего же не знает!

— С Машей я разберусь.

— Вы только не думайте ничего дурного. — Старуха вздохнула. — Они квартиру вместе снимали, но я уверена, что ничего между ними не было — отчасти потому толстяк был постоянно злой. И она его опасалась, я видела. Не хотела, чтобы он даже случайно прикасался к ней. Я так и не поняла, зачем она жила с ним в одной квартире, но спрашивать не стала — терпеть не могу милую манеру наших людей лезть в чужие дела.

— Да, есть такое. — Реутов ухмыльнулся. — Но мне в моей работе это как раз очень полезно.

— Вам-то, конечно, полезно, а если подумать, то это просто гадость — постоянно совать нос в то, что тебя не касается. Нет, я-то все вижу — но не потому, что специально слежу, а потому, что окна мои так выходят. Михайловна все завидовала, ее-то окна во двор выходят, так она — вы не поверите! — жила около дверного глазка. Никогда не понимала этого.

— Но все-таки общались с ними всеми.

— Так ведь скучно — одной-то. — Маргарита Сергеевна покачала головой. — Пока работала — некогда было: заботы, дети, уроки, а как вышла на пенсию — все, хоть пропади, телевизор и телевизор, а там пошлятина и агрессия, смотреть нечего. А дети… Нет, они меня не бросают — и помогают, и навещают, да только у каждого своя жизнь.

Входная дверь открылась, и в комнату стремительно вошла маленькая стройная девушка — кудрявая, смуглая и светлоглазая. Реутов только головой покачал — вот так, видимо, выглядела эта старуха пятьдесят лет назад.

— Бабуля, ужас какой! — Девушка обняла бабушку и вздохнула. — Это же счастье, что ты не пострадала!

Девушка заинтересованно зыркнула на Реутова, мигом обнаружила на его пальце обручальное кольцо и сразу потеряла интерес.

— Ксюша, деточка, это майор Реутов, он посидел со мной, пока ты добиралась.

— Вот спасибо. Ужасно все это, конечно.

Реутов поднялся — пора было идти.

— Так через часик, а то и раньше, приедет мой напарник, расскажете ему все это под протокол, хорошо?

— Конечно. — Маргарита Сергеевна кивнула. — Я здесь буду, пусть приходит.

Реутов кивнул дамам и вышел, на ходу доставая телефон. Хватит Виктору прохлаждаться, без него совсем никак.

— Вить, ты в кабинете?

— Домой собираюсь. Что там у тебя на месте, жуть?

— Как обычно. Тащи свою задницу сюда, — усмехнулся Реутов. — Мне нужно, чтоб ты опросил свидетельницу, пока я осмотрю квартиру убийцы.

Он достал из кармана связку ключей, изъятую из сумочки Маши Гранишевской, и подошел к квартире с номером двенадцать. Металлическая дверь с двумя замками, оба ключа подошли. То ли они не опасались взлома, то ли считали, что их никто не найдет.

Квартира встретила темнотой и запахом тонких духов. Реутов щелкнул кнопкой выключателя, и что-то обрушилось ему на голову, и мир померк.

— Сотрясение мозга.

Голос достиг сознания, и Реутов попытался сесть, но чьи-то руки остановили его.

— Лежи спокойно, майор.

Реутов открыл глаза. Над ним склонился Петрович — патологоанатом из бюро судебно-медицинской экспертизы. Они были знакомы, и Реутов знал, что Петрович обладает своеобразным юмором.

— Нет, ты пока не мой клиент. — Петрович посветил Реутову в глаза фонариком и принялся ощупывать ему голову. — Череп цел, на предмет трещин я не уверен, приедем в морг, сделаем рентген. Грузите его на носилки.