Танцующая на гребне волны - Карен Уайт

– О, – сказала я, слова Джона крутились у меня в голове, как кольцо на поверхности столика. «Она сказала, оно ей не принадлежит». Я снова взглянула на Мэтью. – А кто носил его до нее?

– Моя мать. Оно досталось мне после ее смерти, и я хранил его, пока у меня не появилась невеста. – Он помолчал немного. – Когда я позволяю себе об этом думать теперь, я жалею, что не подождал, чтобы отдать его тебе.

Склонив голову, я закрыла глаза, вспомнив слово «навсегда», выгравированное на внутренней стороне кольца. Я знала, что не могу рассказать ему сейчас о моей встрече с Джоном и о том, что кольцо не потерялось. «Она сказала, что оно ей не принадлежит». Я говорила себе, что знаю, что Адриенна имела под этим в виду, что оно принадлежало до нее слишком многим другим. Позднее, когда пройдет время, я скажу ему, что мне известно, и может быть, даже верну кольцо. Но не теперь, пока наш брак столь недавний и уязвимый.

Зазвонил его телефон, и он ответил, отвернувшись от меня и вступив в краткий разговор с однословными репликами. Потом он убрал телефон, отошел к окну и долго молчал. Он снова повернулся ко мне, как будто желая спросить у меня что-то, но остановился и вместо этого сказал:

– Я пойду приму душ. Тебе нужно что-нибудь, прежде чем я уйду?

– В чем дело? – спросила я, как будто он мог скрыть что-то от меня, как будто я не знала, какие сны оставались у него на подушке, когда он просыпался.

– Я думаю, тебе нужно отдохнуть…

– Нет, – перебила я его. – Мне нужно знать, в чем дело.

Он кинул взгляд на лестницу, прежде чем вернуться к софе, где я лежала, и медленно опустился в качалку, лицом ко мне. Лицо его было лишено всякого выражения, и я подумала, не так ли он выглядел, принимая своих пациентов. Тревога зародилась где-то в глубине моего сознания.

Он глубоко вздохнул:

– Это был мой друг, доктор Уолт Массел. Мы вместе учились на младших курсах, но потом он специализировался в рентгенологии. Я просил его посмотреть твой снимок.

Я села на софе.

– Но мои врачи сказали, что перелома не было, только сильное растяжение. Зачем тебе понадобилось еще одно экспертное мнение?

Он поставил локти на колени, как, я думаю, он часто делал во время приема.

– Мои вопросы не имели никакого отношения к твоей недавней травме.

– Что ты имеешь в виду под «моей недавней травмой»?

Он помолчал, снова как бы взвешивая свои слова.

– Ты попадала ребенком в автомобильные катастрофы или, может быть, падала?

Опершись на руки, я приподнялась повыше. И поморщилась от боли в руке.

– Нет, никогда. А что?

Лицо его оставалось бесстрастным.

– Ты не помнишь, ломала ли когда-нибудь ноги или ступни?

– Чего ты добиваешься, Мэтью? Я ведь не одна из твоих пациенток. Скажи мне прямо, о чем речь.

Он сцепил пальцы, и мне захотелось схватить его за руки и встряхнуть их. Я едва могла узнать этого человека, этого профессионала, выслушивавшего детей, рассказывавших ему о том, о чем большинство людей не хотели слышать.

– Твой снимок показывает множественные сросшиеся переломы ноги, от лодыжки до колена, и стопы. Это давние травмы, возможно перенесенные в раннем детстве или даже младенчестве. Поэтому твой доктор и не упомянул о них. Но мне случилось самому увидеть снимки, и поскольку по роду моей работы мне приходится заниматься травмами, перенесенными в раннем детстве, у меня есть такая специализация. Переломы срослись удачно, поскольку ими занимался профессионал или по меньшей мере кто-то хорошо подготовленный. – Он замолчал, вглядываясь мне в лицо, как будто я могла дать ему какой-то ключ к разгадке. – Иногда такие травмы можно получить в катастрофе – автомобильной например. – Он снова помолчал. – Или они могут быть свидетельством жестокого обращения.

Образы ласкового лица моего отца и нежных пальцев матери, стряхивавших грязь с хрупких лепестков лилии, противоречили тому, о чем говорил Мэтью.

– Нет. Совершенно точно, нет. Родители меня никогда пальцем не тронули. Никто меня не тронул. Им это было не нужно. Одного взгляда матери было достаточно, чтобы меня одернуть. – Я энергично потрясла головой, чтобы придать больше уверенности моим словам.

Он наклонился вперед и положил руку мне на плечо:

– Иногда дети прячут болезненные воспоминания, Ава. Это способ самосохранения, который они развивают, чтобы уберечь свои юные умы от того, что они не в состоянии понять. Я знаю, у тебя с родителями были разногласия…

– Нет! – закричала я. – Мне тридцать четыре года – не думаешь ли ты, что за это время я могла бы вспомнить что-то? Если бы такие травмы были нанесены мне, когда я была ребенком, это наверняка продолжалось бы и в дальнейшем, и это я бы запомнила. А я ничего не помню. – Я смотрела на него с ожесточением и была готова расплакаться. Но я сказала спокойно: – Отсутствие эмоциональной близости еще не означает физической расправы. Ты это должен знать. – Я оттолкнула его руку и отвернулась, слишком ошеломленная и раздраженная, чтобы на него смотреть.

Я услышала скрип качалки, когда он встал, и почувствовала прикосновение его руки к моей щеке, но я все еще не могла смотреть на него.

– Я знаю, это тяжело слышать, Ава. Поэтому я и просил Уолта проверить твои рентгеновские снимки. Но рентген не лжет. С тобой что-то случилось, когда ты была маленькой, что-то ужасное. У меня слишком богатый опыт, чтобы не понимать, что случившееся по-прежнему влияет на тебя. Осложнения в отношениях с матерью, ощущение одиночества даже в толпе, твои кошмары и, может быть, даже твоя боязнь воды. – Он замолчал, и я ждала, готовая к последнему удару. – Даже то, как ты поспешила войти в сношения со мной.

Я резко повернулась к нему, ощущая, как шок и гнев отражаются у меня на лице.

– Я люблю тебя, Мэтью. Это единственная причина, почему я поспешила войти с тобой в сношения. И надо сказать, что я вроде бы действовала не в одиночку. – Эти слова прозвучали как плевок, но он не дрогнул.

– Ты позволила бы мне поговорить с твоими родителями?

Я свесила ногу с софы, не обращая внимания на неудобство и боль.

– А для чего? Чтобы обвинить их в чудовищных вещах? Они меня никогда пальцем не тронули – я клянусь тебе в этом. И я не вижу оснований нарушать их жизнь беспочвенными обвинениями. Они слишком стары для этого.

– Тогда позволь мне гипнотизировать тебя. Я пользуюсь этой методикой, чтобы вызвать скрытые воспоминания. Я думаю, это могло бы быть тебе полезно.

Я нащупала костыли и встала. Мэтью мне не помог, но я все время чувствовала, что он не сводит с меня глаз, зная, что он готов помочь, если бы такая необходимость возникла.

– Нет никаких скрытых воспоминаний. Меня не нужно гипнотизировать. Я много занималась спортом с детства. Может быть, какие-то травмы были более серьезными, чем я запомнила. Если тебя это осчастливит, я позвоню родителям и спрошу. Но я больше не хочу об этом слышать, ты понял? Ты всегда просил меня думать о будущем, так давай этим займемся. И я была бы признательна, если бы ты не занимался впредь за моей спиной расспросами о том, что касается меня.