Ведьма и закон - Евгения Чепенко

Маруся на четвереньках проползла по центру гостиной, рисуя белым порошком ровный круг диаметром не больше полуметра. Прабабуля – женщина маленькая, вполне себе поместится. Тратить силы на проход покрупнее Козловой не хотелось. Закончив физическую часть действа, Руся перешла к наговору. Пробормотав на языке предков стандартные слова, она сдула остатки порошка с открытой ладони, и проход с тихим шуршанием открылся.

– Жадо́ба, – беззлобно пробормотала пожилая представительница древнего рода. – На любимой бабуле силы экономишь?

Береслава ступила из круга на пол, и проход мгновенно схлопнулся.

– Очаровательно, гораздо лучше, чем на снимках, – прокомментировала гостья окружающую обстановку. – Теперь бегом подробности – и полетели. – Бабушка жестом фокусника вытащила из-за спины потертую потемневшую метлу с ручкой из кровавой ольхи, украшенной витиеватой темной резьбой.

– Ого! – только и хватило у Руси слов. Великая драгоценность, что года пролежала в семейном хранилище за стеклом, вдруг оказалась посреди ее гостиной и с очевидно грядущим использованием по назначению. – Бабуль, она же древняя!

– Древняя-то древняя, – Береслава покрутила драгоценность в воздухе, – да только толку-то? Продать не продаст никто, использовать не используют. Гниет себе и гниет красота. Я вот тоже бабка старая, да сильная, и знаешь, что скажу?

– Что?

– Помирать, так в бою! Чтоб ветер в ноздрях и искры из глаз!

Руся улыбнулась оптимизму пожилой ведьмы и взяла с кушетки заранее приготовленные сумку с метлой.

– Я провожу.

– Финтифлюшка. – Козлова-старшая оседлала родовой артефакт, щелкнула пятками домашних туфель, которые последнее десятилетие практически перестала менять на парадные и, издав воинственный клич, взмыла под потолок. – Адрес говори. Баба Беря этот город штурмом брала еще во времена, когда змии деревни палили. Уж сориентируюсь получше твоего.

– Он перестраивался многократно, – попыталась возразить внучка, нехотя влезая на метлу. – Тут много чего изменилось.

– А кто сказал, что я тут единожды бывала? – улыбнулась Береслава и вылетела в открытое окно. Маруся последовала за ней.

С утра Лик появился в парке возле Козловой именно в то мгновение, когда у нее впервые промелькнула мысль о реальной опасности, грозящей комиссару, его помощнику альву, многочисленным сотрудникам полиции и просто мирным, ни о чем не подозревающим созданиям. Будучи правомерным преемником знаний аптекаря, Руся хорошо знала, насколько коварен фигурирующий в этом деле яд. Когда-то двенадцать мудрых в присутствии своих учеников установили семь печатей доступа к истинным знаниям. Ни бог, ни титан, ни прародитель не сумели бы добраться до знаний, что теперь приобрели статус запретных. Яд, погубивший волчицу, продолжал свое действие и после ее трагичной кончины. Смертельная магия фонила так, что, не додумайся Лои явиться за помощью к Русе, бо́льшая часть сотрудников, да и сам лугару погибли бы, кто десятилетие, а кто и два спустя, так и не дожив до старости. И погибли бы в страшных муках от хворей многочисленных и неизлечимых.

За первой печатью кроется знание, как уберечь себя от действия яда. За второй – как излечить себя и других. За третьей – как не дать распространиться излучению, дарящему созданиям болезнь, а затем и смерть. Что дальше, Руся не ведала, сама она пока шагнула только за третью печать. Хвала провидению, этих начальных знаний об относительной биологической эффективности излучения ей хватило, чтобы заставить страшного «ангела» не убивать все живое вокруг. Тот экран, что теперь тонким слоем покрывал зеленоглазую мумию, защищал всех и каждого, кто будет работать над ней в дальнейшем. И он же не позволит ни одному сильному маниту проникнуть под завесу сущего тех тайн, что скрывает кровь аптекарей.

Каждое новое поколение рода магов привносило одним своим появлением на свет новый виток энергии и силы в родовую копилку ДНК – это было и благом и проклятием одновременно. Чем древнее род, тем сильнее здравствующий клан, каждый член которого дополняет остальных. Даже изгнаннику семья всегда приходила на помощь в мгновения острой необходимости, не желая нарушать баланс бытия и провидения. Однако эта же общность делала клан уязвимым: любой, зачатый с кровью рода, носил неповторимое клеймо, узнаваемое всяким обладателем сильного маниту. С таким удостоверением личности разве скроешься при надобности?

Руся улыбнулась подобранному ею в мыслях слову «клеймо». Вообще, на деле ныне произносили более корректное: «хромотипия». Если бы кому-то вдруг пришло в голову визуализировать эту хромотипию, то кожу Маруси покрывал бы сложный, изливающий легкое радужное сияние рисунок, состоящий из непрерывной тонкой темной линии. Начало линии у каждого из Козловых складывалось практически идентично, зато впоследствии, с годами рисунок приобретал все большую и большую исключительность. У Руси и Береславы индивидуальность проявилась ярче других. Такие-то сильные представители родов и становились аптекарями – хранителями опасных, важных, зачастую крайне нелицеприятных тайных знаний… если, конечно, при рождении в покровители из старших арканов не выпрыгивал Шут. Шут был символом потерянного члена рода, невезучего, часто неверного клану в будущем, того, кто не займет надлежащее ведущее или ведомое место, а отделится, предпочтя одиночное существование.

Маруся стала не первой, кого старый аптекарь произвел в преемники, несмотря на непригодность по покровителю, но, к большому ее несчастью, и не третьей тоже. Быть вторым редким случаем сочетания авантюризма и пугающе сильной магии – не означало иметь много доброжелателей. Против затеи бабы Бери были все кому не лень, вот только серьезно поспорить или выставить ультиматум пожилой особе никто не решался.

Впервые свою мысль Козлова-старшая озвучила сразу после развода Маруси. Они сидели в баре одного замечательного старого ведьмака, ближайшего друга Береславы по юным годам, и пили за здоровье клана.

«Твоя вторая бабка опять сердечный приступ схлопотала».

Маруся на эту реплику дернулась. Хоть и минул на тот момент с вживления не один год, но справиться с чувством вины за болезнь родного, пусть и не слишком знакомого создания у женщины не выходило.

«Сын у нее под старость молодку взял из нимф».

На этой реплике Руся подавилась и замерла, не соображая, как реагировать на подобную новость. Она хорошо помнила маминого старшего брата. Всегда хмурый, серьезный, деловитый, правильный. Порой Марусе казалось, что дядька не живой: идеальный муж, отец, сын, ведьмак. Разве может один столько успевать? Ведь жертвовать всегда чем-то приходится Хочешь карьеру – не обольщайся иметь семью, хочешь семью – не обольщайся иметь карьеру. Но дядька своим примером опровергал все устоявшиеся каноны.

«Ну что… У наших дорогих теперь символом позора клана стал старший сынок, твой неудачник-суженый ушел за тридевять земель, а значит, мы с тобой можем не торопясь, без нервов отдаться прямому занятию, для которого ты у нас и родилась, – изучению печатей».