Коварная ложь - Паркер С. Хантингтон

Дерзкое.

Самодовольное.

Непобедимое.

Я ждал, что она скажет что-нибудь, но она по своей привычке бормотала слова, которых я не мог расслышать, выбешивая меня этим. Я изучал ее губы, пытаясь расшифровать, что они произносили, пока не понял, что просто пялюсь на ее губы.

Тем временем насадка душа все еще работала, подавая столько воды, что хватило бы спасти Калифорнию от следующей засухи.

Наконец Эмери встретилась со мной взглядом и прижала ладонь к двери душа, прямо напротив моей щеки.

– Мне нравится, когда ты называешь меня «малолеткой», Прескотт. Это значит, ты хочешь меня.

Мои ноздри раздулись, глаз дернулся. Я понятия не имел, к чему она вела, но она играла в опасную игру. Ту, в которой я не хотел проиграть. Часть меня считала, что эти утверждения небезосновательны, но я хотел пресечь все это в зародыше.

– Осторожно, Уинтроп, ты смотришь на меня так, будто хочешь трахнуть, а мы оба знаем, это может случиться, только лишь если ты притворишься, будто приняла меня за другого.

– Ты не изменился, Нэш. – Ее презрительный тон задел меня… И я ненавидел себя за это. – Десять лет прошло, а ты по-прежнему лезешь в драку ради драки.

Она смотрела на меня так, будто видела насквозь. Мне нужно было доказать, что ничего она обо мне не знает.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. – Я расстегнул ворот и ослабил его, слова и движения были неторопливы. Пусть попотеет под потоком воды, – я не лезу в драки ради драк, черт подери. Я ввязался в драку, сбил костяшки пальцев, пролил кровь и сломал свои кости ради моего отца. Это преданность, которую Уинтропам никогда не понять.

«Ты не знаешь меня так хорошо, как тебе кажется. А, детка?» Бравада рухнула, как упавший занавес.

– Твой отец, – она запнулась на мгновение, но я не поддался на эту уловку. Я бы скорее доверил национальную безопасность Бену Ладену.

– Шокируй меня… Нечто, чего не знает всезнающая Эмери Уинтроп. – Я расстегнул три верхние пуговицы бесясь от того, как она прогнулась и уставилась на меня, бесясь от того, что мне это нравилось. Намеком показалась моя грудь, тут же покрывшаяся жгучими каплями конденсата. – У папы было больное сердце, ему требовались лекарства ежемесячно. Лекарства, которые стоили больше, чем могли позволить себе мои родители. Я узнал об этом, когда подслушал, как мама с папой спорили из-за счетов. Мне нужна была работа, но никто не платил достаточно хорошо. У нас не было медицинской страховки, а таблетки стоили три тысячи в месяц. Богатые жители Истриджа приезжали в Истриджскую среднюю школу и забирали бедных учеников, которым нужны были деньги. – Еще две пуговицы. – У меня были друзья, которые рассказали мне о боях. А потом ночь за ночью я проводил на ринге. Я часто выигрывал. Зарабатывал много денег для себя и еще больше – для придурков, которые ставили на меня. Я сказал маме, что устроился на работу, чтобы помочь со счетами. Я думаю, она всегда подозревала, как я зарабатываю деньги, но никогда не заговаривала об этом.

– Пока тебя не арестовали, – закончила Эмери, в ее взгляде зажглось понимание, – Бетти заставила тебя пообещать, что ты прекратишь.

Я встретил Фику той ночью в участке. Он стоял у входа, флиртуя с офицером, но остановился, увидев меня, и протер свою лысую голову тонкой рукой.

– Ты парень Хэнка Прескотта, – сказал он, кивнув мне.

Я усмехнулся, игнорируя кровь, которая стекала с виска по моей щеке.

– А вам-то что?

– Я часто его вижу. В госпитале. – О. Желание бросить ему вызов утихло, когда он продолжил: – За что ты тут?

– За драку.

Он кивнул и стукнул меня кулаком по плечу, потому что мои руки оставались сцеплены за спиной.

Я вновь увидел его несколько часов спустя, когда он пнул меня по ногам, разбудив.

– Давай. Поехали.

Я вскочил, когда он вынул из кармана ключи и позвенел ими перед моим носом.

– Вот так просто?

– Вот так просто, – он освободил меня с грацией лошади на льду, в процессе дважды ткнув меня ключом в запястья, – у меня тут связи, парень.

– Ты прекратил драться после этого, – добавила Эмери, – я помню.

На самом деле я подрался раз после, но едва ли назвал бы это дракой. Противник сильно уступал мне. Ничего этого я не сказал, расстегнув последние две пуговицы и позволив рубашке соскользнуть с плеч.

Глаза Эмери распахнулись. Она пожирала меня взглядом. Я знал, что она видела. Я каждый день видел это в зеркале, зная, что этого недостаточно.

Созвездия шрамов и порезов усеивали мою грудь и руки. Под грудной клеткой ножевая рана тянулась от пупка до спины. Рана плохо зажила, шрам все еще змеился по коже.

Она молча каталогизировала каждый из них, рассматривая напряженные мышцы и следы битв. Разноцветные глаза задержались на моей татуировке, прежде чем она подняла взгляд к моему лицу. Внутренности сжались, когда я понял, что ей понравилось то, что она увидела.

– Почему Рид не знает? – прохрипела она.

– Знает. Теперь.

И камень на его плече тут же согнул его спину, как только он все узнал. Он не осознавал, как легко ему жилось. Ма, папа и я позволяли ему оставаться солнечным мальчиком. Пока папа был жив, мы никогда не позволяли проблемам задевать Рида.

Ему никогда не приходилось покупать с папой еду в супермаркете, задаваясь вопросом, как объяснить маме то, что папа упал замертво в отделе женской гигиены.

Ему никогда не приходилось отказываться от стипендии в школе Лиги плюща потому, что это слишком далеко и он не сможет приехать помочь папе, если понадобится.

Ему никогда не приходилось забывать о собственном теле, подставляя его под кулаки… И ножи, когда какой-нибудь сверхпривилегированный мудак поставил деньги не на того парня.

Рид оставался невинен, как жертвенная девственница, чистота, за которую мы все боролись любой ценой. Он мог злиться на всех нас, но его гнев покоился на треснувшем фундаменте.

– Он держал это в тайне от меня? – К ак ни странно, Эмери не казалась обиженной. Это заставило меня внимательнее всмотреться в нее, соблазнившись идеей влезть ей в голову.

– Нет, – мои пальцы чесались от желания курнуть косяк, чего я не делал со времен старшей школы, – мы с мамой ничего не говорили ему вплоть до похорон.

На самом деле мама рассказала ему. Рид все еще злился на меня из-за котильона.

– Папа не хотел, чтобы он знал. Рид тогда ушел бы из футбола и использовал деньги на снаряжение и членские взносы, чтобы платить за папины лекарства.

– Он должен был это сделать.

Мгновенный ответ без промедления.

Это заставило меня ненавидеть ее чуть меньше, отчего мое раздражение переключилось на меня самого.