Небо Валинора. Книга первая. Адамант Хенны - Ник Перумов

По неисчислимой людской толпе пролетел ропот. Надсмотрщик продолжал:

– Мужчинам мы предоставляем выбор – отправиться на золотые копи Тхерема или же вступить в его доблестное, непобедимое войско! Стать настоящими воинами великого Тхерема, навсегда избавиться от рабской доли! А когда падут города наших врагов, каждый такой город будет отдаваться вам на три дня, и всё, что вы захватите в нём, станет вашим! Мужчины, вступившие в войско, получат женщин! Каждый сможет стать десятником, сотником или даже тысячником, если будет исправно нести службу! А теперь, кто хочет на копи – за ворота!

Толпа не шелохнулась. Кажется, все перестали даже дышать.

Однако харадским заправилам, похоже, требовались рабочие руки и на золотых рудниках. Дюжины три стражников с короткими копьями принялись оттаскивать людей за ворота, выбирая тех, кто постарше и не столь крепок. Отчаянные крики и мольбы никого не волновали.

– Я могу, я могу быть воином! – вопил один из несчастных. Потеряв самообладание, он бросился на стражника – и покатился на землю, сбитый с ног тупым концом копья. Даже не посмотрев на него, воины подхватили бунтовщика за ноги и поволокли за ворота. Другие бесстрашно пробирались всё глубже и глубже в толпу, хотя рабы, даже скованные, могли запросто задавить харадримов числом.

Пара надсмотрщиков оказалась возле Серого. Рыбак стоял, скрестив руки на груди; один из стражников брезгливо взглянул на немолодого и, верно, никуда уже не годного невольника.

– Грар’д эрмон![2]

Воин грубо схватил Серого за плечо, рывком повернув к себе. И внезапно замялся, словно пытаясь что-то вспомнить, поднёс ладонь ко лбу.

– Иншах’кр эрмон’в, Сатлах![3]

Серого отпустили. Он тяжело вздохнул, гордо расправленные плечи внезапно ссутулились – он в один миг словно бы постарел на много лет.

– Как тяжело… – пробормотал он, сам, похоже, не понимая смысла этих слов. – Сил совсем нет… А надо… идти… до конца.

Предместье Хриссаады, 30 июля 1732 года

– Тьфу, тьфу и тьфу! – Малыш ожесточённо плевался. – Да чтоб его молотом расплющило, этот ветер! И песок! И жару!

– Что, у горнов никогда не жарился? – осведомился Торин.

– Сравнил! – фыркнул Малыш. – Разве ж там такой жар? От того только кровь по жилам быстрее бежит! А этот? Я словно кусок теста на противне!

– Тихо вы! – шикнул на друзей Фолко. – Рагнур же сказал, тут полно стражников. А псы у них за целую лигу слышат, как мышь нору копает!

– Подумаешь! – беззаботно отмахнулся Маленький Гном. Расставшись с полком, Строри отбросил всякую осторожность, вновь сделавшись прежним беспечным удальцом, радующимся любой схватке. – Что мы их, не уложим?

– Да, в голове у тебя точно от жары помутилось, – заметил Торин. – Ладно, всё, молчок!

Они укрывались в негустой рощице неподалеку от предместий Хриссаады. Позади остался трудный двухнедельный путь через Харад – окольный, потайной, тревожный. Узкая нить караванной дороги к Умбару петляла среди разлёгшихся, словно золотые змеи, песчаных барханов, и вся она тщательно охранялась. Колодцы и оазисы попадались редко, и вокруг каждого – двойное кольцо воинов. Если бы не Рагнур, друзья вряд ли вообще достигли бы харадской столицы.

Вокруг расстилался совершенно новый, незнакомый ни гномам, ни хоббиту мир, мир раскалённой, безводной пустыни, где безраздельно властвовало только солнце. Не ласковое и дарящее жизнь, а губительное и всеуничтожающее. Идти можно было только ночами.

Едва четвёрка путников покинула Умбар, Рагнур-кхандец, белозубо посмеиваясь, посоветовал друзьям снять и спрятать подальше доспехи.

– Пустыню пройти надобно так, чтобы тебя самый чуткий харадский пёс не учуял. Потому как прятаться здесь негде, лесов нет, не то что у нас, в Кханде, или южнее, за Хриссаадой. От колодца до колодца нужно пробираться так, чтоб и кони не пали, и стражники не засекли. Ну десяток уложим, а сотня нас всё равно повяжет.

Лиха пришлось хлебнуть едва ли не больше, чем за все прошлые походы. Рагнур вёл их широкими петлями, заметая, путая следы, выводя к забытым всеми каменным руинам, что подобно обглоданным костям торчали из песчаных волн и где в глубоких подвалах удавалось отыскать колодцы.

– Чьи это города? Кто здесь жил? – допытывался Фолко.

– Земля – исконно харадская. Раньше тут, рассказывают, и лесов было вдоволь, и степей, и реки даже текли – короткие, мелкие, но всё-таки реки. А потом… Словно проклял кто эту землю – то ли мордорский былой хозяин, то ли те, что на Закате, за Морем… Короче, поля родить перестали, народ их бросал да новые расчищал. А расчищали известно как – топором да огнём. А когда лес отсюда ушёл, за ним следом песок двинулся; оглянуться не успели – а вокруг пустыня. Ну и тоже ушли. На юге-то, вокруг Хриссаады, земля богатая… Вот с тех времен башни эти и остались…

В старых руинах обитали только змеи, да ещё мелкие птицы гнездились по верху обрушенных стен. Сквозь рваные раны окон нанесло песка, но под его слоем ещё чувствовалась старая, мощная кладка. Пол вымощен громадными гладкими плитами; из любопытства гномы – пока оставались силы – расчистили, сколько успели. Открылись основательные перекрытия, время так и не смогло сокрушить их. Плиты испещрены непонятными письменами, не Кирит и не Тенгвар.

– Что это? – не удержался Фолко.

– Кто знает? – пожал плечами кхандец. – Письмена мне не знакомы. Да и какое нам до них дело? Хорошо бы колодец не пересох, вот о чём беспокоиться надо!

Фолко долго вглядывался в незнакомые очертания знаков. В них нет лёгкой строгости рун Феанора, прихотливости гномьих символов; стремительные, округлые, сливающиеся, с многочисленными точками и завитками, они казались застывшим ручейком, окружённым облаком невесомых брызг…

Они забирались всё дальше и дальше на юг, всё ближе и ближе к тому загадочному свету (или силе?). Гномы – особенно Малыш – всё чаще выжидательно поглядывали на хоббита.

– Что? – отбивался он на привалах. – Что я вам – Гэндальф? Маг и чародей? Посланец Валинора? Ждёте, что я дуну, плюну и все загадки разрешу?

– Гм, ну, вообще-то да, так и есть, – Маленький Гном задумчиво почесал нос. – Дунешь, плюнешь, Фангорнова питья хлебнёшь и на всё ответишь!

– Скорее уж за всё отвечу, – мрачно заявил Фолко.

Он и впрямь частенько доставал клинок Отрины, частенько поворачивал к себе перстень Форвё, но перстень, однажды пробудившись, снова заснул. Не откликался и волшебный клинок, опять превратившись в изящное, смертоносное, но, увы, нисколько не волшебное оружие. В последнюю ночь перед Хриссаадой хоббит решился – и почти допил энтово снадобье, отправляя свой взор в полёт, подобный орлиному, над пустыней, степью и джунглями, всё дальше и дальше на юг, до тех пор, пока…