Триста спартанцев - Наталья Харламова

Леонид отправился спать в свою палатку. Засыпая, он слышал, как спартанцы всё ещё под впечатлением боя поют героические песни великого древнего Тиртея:

Доля прекрасная — пасть

в передних рядах ополченья,

Родину-мать от врагов обороняя в бою.

Биться отважно должны мы

за милую нашу отчизну

И за семейный очаг, смерти в бою не страшась.

Юноши, стойко держитесь,

друг с другом тесно сомкнувшись,

Мысль о бегстве душе будет отныне чужда.

Мужеством сердце своё наполнив,

о ране и смерти,

Подстерегающих вас, не помышляйте в бою…

Персидский царь находился в смятении. Характеру властителя были свойственны нетерпение и гневливость. Как только он натыкался на препятствие или что-то случалось не так, как он задумал, он впадал в раздражение, а подчас — в ярость. Вот и теперь он ходил в задумчивости взад и вперёд по своему огромному шатру, лицо и вся его поза выражали упорную работу мысли. Наконец он поднял голову и велел позвать Демарата.

— Ну и что ты скажешь на это? — угрюмо спросил властитель.

Демарат молчал, потому что вопрос не имел никакого смысла.

— Ты молчишь? Демарат, сегодня чёрный день для меня. Едва вступив в Грецию, я потерял убитыми и ранеными десять тысяч человек. Если дело пойдёт так дальше, то через месяц я потеряю треть своей армии. Как они могут так сражаться? Это невозможно!

— Я предупреждал тебя, Ксеркс, что спартанцы способны противостоять врагам, в десять, в двадцать раз превышающим их численно.

— Это невозможно, и потому я не верил тебе. Но сегодня… я просто не мог смотреть на это спокойно! Они стояли незыблемо и молча спокойно орудовали мечами, не сходя с места, будто бы выполняли какую-то обычную работу. Мне не приходилось видеть ничего подобного. А ведь ты знаешь, что я усмирил мятежный Египет, я развеял в прах могущество Вавилона, и теперь какой-то жалкий отряд спартанцев в триста человек стоит у меня на пути, и я ничего не могу с этим поделать! — взревел в ярости Ксеркс.

— Разве их только триста? — со смешанным чувством восхищения и изумления спросил Демарат.

— Фиванские олигархи прислали ко мне морем своего человека. Он рассказал, что эфоры отправили, с Леонидом только триста человек, пелопоннесцы выставили четыре тысячи, остальные три состоят из беотийцев, локров, эретрийцев и других.

— Эти триста стоят многих тысяч.

— Теперь я и сам вижу, что ты был прав.

Ксеркс на минуту замолчал, затем, пристально глядя в лицо спартанцу, сказал:

— Демарат! У меня возникла такая мысль. Я бы хотел привлечь этих храбрецов на свою сторону. Я бы дал каждому из этих трёхсот столько золота, сколько они весят. Леониду я отдам десять городов, любую азиатскую сатрапию, а если он пожелает, то сделаю его властителем всей Эллады. Что ты скажешь на это? Не может же он быть так безрассуден, чтобы отказаться от таких почётных условий!

— Нет, государь, Леонид никогда не согласится!

— Нет? Почему?!

— Потому что он — спартанец. Спартанцы безразличны ко всему, кроме доблести. Золото для них ничего не значит. Они презирают роскошь.

— Я тебе не верю, Демарат. Человек не может быть так безумен, чтобы отказаться от счастливой великолепной жизни, когда есть возможность избежать ужасной смерти.

— Бесчестие для спартанца страшнее смерти.

— Победителя не судят. Когда вся Эллада будет лежать у наших ног, кто посмеет его упрекнуть? Ты плохо знаешь человеческую натуру. Сильный всегда прав. Я думаю, Леонид разумный человек, он всё взвесит и поступит правильно. А как бы ты, Демарат, поступил на его месте? Ты бы принял мои предложения?

— Нет, Ксеркс, я бы на его месте сражался до конца.

— Может, ты хочешь присоединиться к нему?

— Дорого бы я дал, чтобы оказаться на его месте! Увы, — сокрушался спартанец, — мне остаётся только издали наблюдать, как он умирает, восхищаясь и отчаянно завидуя.

— Вы точно в своей Спарте все ненормальные! С любого другого я бы содрал кожу заживо за такие речи и натянул бы на мой походный тимпан. Но ты спартанец, и я ценю твою прямоту.

— Если я окажусь лжецом, ты можешь исполнить свою угрозу.

— Всё же я напишу Леониду. Посмотрим, кто из нас окажется прав. Мне кажется, ты слишком идеализируешь своих соотечественников. Люди в реальной жизни не могут быть такими возвышенными. Всё, что ты говоришь, хорошо для поэзии, героического эпоса, но в реальности всё совсем не так. Ты думаешь, что твой Ахилл из-за Патрокла бросился сражаться с Гектором? Он жаждал добычи, золота! Потому что богатство — это реальность, а честь, благородство нужно оставить поэтам, пусть они тешатся и морочат голову неопытным юнцам.

Демарат ушёл к себе. На душе его было темно. То, что он так откровенно высказал Ксерксу, было сущей правдой. Он завидовал Леониду. Иногда ему хотелось перебраться ночью тайком через заставы и перейти в спартанский лагерь. Он не раз представлял себе, как сражается рука об руку со своими соотечественниками. Но это было невозможно. Демарат чувствовал, что за ним следит не одна пара внимательных глаз. Он был всё время на виду. Каждое его движение и жест контролировались. Да и как бы спартанцы отнеслись к его появлению? Этого он тоже не знал. Но было ещё одно обстоятельство. Как опытному стратегу Демарату было ясно, что Фермопилы не удержать. Стоит армии Ксеркса уничтожить греческий флот у Артемиссия, они высадятся на сушу и ударят в тыл защитникам перешейка. Как будет вести себя Ксеркс в Элладе? Демарат должен, пользуясь расположением царя, тайно помогать своим соотечественникам. Так рассуждал бывший спартанский царь Демарат, находясь под Фермопилами на стороне персов.

Тем временем Ксеркс диктовал послание Леониду. Он взял свиток, ещё раз перечитал его и остался им очень доволен, затем скрепил письмо своей подписью и царской печатью. Вестник немедленно отправился в лагерь спартанцев.

— Тебе письмо, Леонид! — разбудил на рассвете спартанского царя Мегистий.

— Мне? От кого? Неужели от Горго?

— Нет! От самого царя Ксеркса, повелителя Азии, скреплённое его собственной подписью и печатью. Не угодно ли взглянуть?

Леонид с любопытством разглядывал свиток из египетской папирусной бумаги. Свиток лежал в дорогом кожаном чехле, украшенном золотым тиснением.

— Его принесли вчера на закате, но я не позволил тебя будить. Твоему организму нужен был отдых, и то лекарство, которым я тебя вчера пользовал, требовало длительного спокойного сна. Надеюсь, оно помогло?

— Я чувствую себя просто заново рождённым. Ты — достойнейший из учеников Асклепия. Но посмотрим, что нам пишет повелитель Азии.