Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени - Юрген Остерхаммель

type="note">[348]. В большей степени, чем компактные национальные государства, в визуальной актуализации посредством карт были заинтересованы империи, распространившиеся по всему миру. Есть основания полагать, что именно благодаря подробным картам Британской империи, на которых с 1830‑х годов было принято окрашивать ее территории одним, а именно красным цветом, стало формироваться имперское самосознание британской общественности.Пространственные горизонты Китая

Ментальные карты входят в когнитивный багаж каждого индивидуума. Личные и коллективные представления о мире находятся в сложном взаимодействии друг с другом[349]. Восприятие пространства не следует интерпретировать только как некую статическую картину мира или заранее установленный код; не существует и определенного китайского или японского взгляда на пространство. Пространственная картина мира остается открытой для всего нового, она буквально готова вбирать в себя все неизвестное. Этноисторик Даниэль К. Рихтер пытался вообразить, каким образом аборигены Северной Америки впервые узнали о прибытии европейцев на восток их земли: сначала до них доходили слухи, возможно противоречащие друг другу; потом, вероятно, они слышали драматические новости; затем до обитателей индейских деревень сложным путями стали доходить отдельные «странные» предметы. Только после этого они в первый раз увидели «белых» людей[350]. Вот так, со временем создавалась совсем новая индейская космология. Многие народы мира прошли через подобное.

Ни одна из неевропейских картин мира не могла в XIX веке конкурировать с глобальной космологией европейцев. Нигде больше не возникло альтернативной метагеографии, которая методологически различала бы континенты и крупные регионы мира. Три центральных признака современной, возникшей в Европе географии отличали ее от всех ранее существовавших пространственных воззрений: во-первых, идея природной, а не культурной или политической (!) равноценности пространств; во-вторых, опора на точные измерения; в-третьих, принцип соотнесенности географических объектов с более крупными единицами, частью которых они считаются, и, в пределе, с миром как целым. Иначе говоря, была сформулирована генеральная гипотеза структурированного сферического образа Земли. К этому списку следует добавить еще один результат развития географической мысли: в-четвертых, автономность географического дискурса и его кристаллизация в научную дисциплину. Древние карты, к примеру, часто были лишь иллюстрацией рассказов из других областей знания: религиозной истории искупительного подвига Христа, описания путешествий или военных баталий. Современный географический дискурс, как текстовый, так и визуальный, – явление самодостаточное.

Относительно много известно о систематизации пространственных представлений в Китае, пример которого рассмотрим подробнее. Ученые на службе династии Цин, они же управляющие и носители культуры Поднебесной, высоко ценили сбор информации со всей империи. Они использовали методы картографирования для совершенствования внутренней территориальной организации империи и проявляли большой интерес к внутренним границам, разделявшим провинции и районы. Для территориально организованных сфер административных, судебных и военных действий географические знания представляли собой эффективный инструмент централизованного контроля[351]. Поддерживая топографические измерения и картографирование, китайские императоры XVIII века преследовали те же внешнеполитические цели, что и европейские монархи того времени, – стремились четко зафиксировать границы собственных владений и территориальные претензии по отношению к соседним государствам, прежде всего к Российской империи. При этом в эпоху расцвета империи Цин в Китае полностью отсутствовал интерес к образу пространства по другую сторону внешних границ. Вплоть до 1842 года, когда завершилась Первая опиумная война, Китай не посылал официальных делегаций в другие страны[352], не поощрял частные путешествия и все меньше использовал служивших при дворе иезуитов как источник информации о Европе. Первое китайское описание заокеанского путешествия появилось только после открытия границ Китая. Его автором был Линь Цянь, который, будучи торговым переводчиком, покинул Сямынь и в 1847 году отправился в Нью-Йорк. В 1848‑м, после полуторагодового пребывания за границей он вернулся на родину и написал небольшую книгу под названием «Наброски о путешествии в Западные моря» (Xihai jiyou cao). Таким образом, не Европа, а Америка предоставила Китаю первые впечатления о Западе, который в данном случае уже был назван таковым. Судя по всему, это небольшое произведение является самым ранним опубликованным сообщением китайского путешественника о западной стране: короткое по сравнению с объемными описаниями путешествий европейских авторов, но при этом удивительно открытое по отношению к американской материальной культуре и к технике, перенос которой в Китай автор приветствовал[353]. Не соответствуя по форме краеведческой литературе, путевые заметки Лин Кьяна содержат весьма близкие к действительности наблюдения, в которых нет места непониманию «чуждой» культуры или отклонению от ее реалий. Однако Лин Кьян был «маленьким человеком» с точки зрения конфуцианской иерархии учености. Его работа не была показательной для китайского видения мира, не получила широкого распространения и исчезла из поля зрения, не оказав в свое время никакого влияния.

Намного весомее был «Иллюстрированный трактат о заморских странах» (Haiguo tuzhi), опубликованный в 1844 году по инициативе ученого и имперского чиновника Вэй Юаня. В целом многосторонне увлеченный Вэй Юань только во время опустошительной Опиумной войны 1842 года стал интересоваться заокеанской ситуацией. Им двигали мотивы оборонной политики. Несмотря на то что его усилиями было собрано много информации о Европе и об Америке, главный интерес Вэй Юаня заключался в запущенных к тому времени отношениях Китая с морскими соседями в Юго-Восточной Азии. Вэй Юань преследовал консервативные в политическом плане цели, которые соответствовали оборонительной тактике правительства, направленной против европейской колониальной мощи: воссоздание и укрепление китайского превосходства в Южно-Китайском море за счет иерархически организованной системы контрибуций[354]. Ни Вэй Юань, ни его последователь в деле изучения зарубежных стран имперский чиновник Сюй Цзиюй не основали научную традицию географии мира. Труд Сюй Цзиюя «Короткое сообщение о морских областях» (Yinghuan zhilue) 1848 года был первым обширным обзором политического положения в мире, выполненным в духе конфуцианского реализма. Сюй Цзиюй, однако, не владел иностранными языками и при поиске материалов был вынужден довольствоваться тем малым, что уже было переведено на китайский язык[355]. Публикация этого труда повлекла за собой проблемы для ее автора, так что его усилия получили признание у широкой публики и среди китайских элит только после 1866 года. К этому времени Китай пережил уже вторую войну с Великобританией, которая выступала на сей раз в союзе с Францией, и крайне нуждался в дополнительных знаниях о Западе. В XIX столетии китайцы не открыли для себя глобального пространства даже в интеллектуальном смысле, однако попытались найти собственные ориентиры в общей картине, особенно после того, как с середины 1890‑х годов это стало неизбежным[356].

В отличие от Китая, в Японии интерес к процессам, происходящим во внешнем мире, возник раньше, обострив внимание и к территориальным аспектам. В середине XVII столетия, уже после того, как Япония закрыла свои границы для европейцев, сёгунат Токугава создал своего рода службу внешней