Закон лесника - Дмитрий Силлов

– Любую цену… – почесал подбородок Кречетов. – А прах, как я понимаю, это то, что осталось от тел после того, как по ним прошлись лучи «смерть-ламп».

Я кивнул.

– Ты ж понимаешь, сколько будет стоить полноценное восстановление живых клеток из этого праха?

– Если ты так говоришь, значит, это возможно, – произнес я. – А если возможно, просто назови цену.

Кречетов прищурился, продолжая задумчиво чесать нижнюю челюсть. Если он не остановится в ближайшее время, то точно проскребет ее до кости.

Мои опасения не оправдались. Рука ученого отклеилась от лица, покатала гильзы по столу. Лицо Кречетова выражало глубокую задумчивость, а в его глазах я прочитал сомнение. И удивился. Впервые я видел, что этот человек, всегда точно знающий, чего хочет, в чем-то сомневается.

– Есть одно дело, Снайпер, – наконец проговорил ученый. – Миссия, с которой, как я теперь понимаю, сможешь справиться только ты. Я сам думал о том, чтобы туда отправиться, но это был бы практически гарантированный провал. А у тебя может получиться.

– Получиться что? – не понял я.

– Отправиться… как бы это сказать… в другую реальность…

Странно. Кажется, сейчас Кречетов подбирал слова, пытаясь донести до меня что-то очень непростое. Чем дальше, тем всё более странно – чего-чего, а уж свои мысли этот человек всегда умел формировать очень четко.

– Для меня это дело обычное, – пожал я плечами.

– Не совсем, – покачал головой ученый. – Сам ты останешься здесь, в этой лаборатории. А твоё сознание переместится в тело другого человека, причем он об этом подозревать не будет.

– Это как? – немного опешил я. – Что я там делать-то буду, в чужом теле?

– Ничего. Ждать.

– Какого ктулху ждать?

– Пока не придет пора действовать.

Я почесал затылок.

– Если честно, ничего не понимаю.

– Я и сам понимаю далеко не всё, – вздохнул Кречетов.

И тут до меня дошло.

– Это не твоя разработка, верно? Захарова?

Ученый кивнул.

– Его наследство. Он хотел что-то вытащить из прошлого Зоны, и для этого ему нужно было послать туда кого-то, кто смог бы ненавязчиво направлять человека, в тело которого будет внедрено сознание оператора. В данном случае тебя – если, конечно, ты согласишься. Только учти. Если ничего не получится, твое тело останется навсегда здесь, а сознание – там. Иными словами, ты превратишься в овощ с примитивными рефлексами – дышать, есть, испражняться, спать. Всё.

Я невесело усмехнулся.

– Большинство людей на планете так живут, и ничего. Вполне себе счастливы.

Я пытался шутить, хотя, честно говоря, мне было не до смеха. Умереть – это одно. Я умирал уже и знаю, что это такое. Но превратиться в растение – это совершенно иное. Намного хуже самой лютой смерти, когда ты заперт в собственном теле, словно в одиночной камере, из которой можно лишь наблюдать за происходящим вокруг. Хотя Кречетов говорит, что мое сознание при этом будет не пойми где… Но я не раз сталкивался с тем, что ученые говорят одно, а на деле получается совсем другое.

– Ну, что скажешь? – спросил Кречетов, пытливо заглядывая мне в глаза.

– Прошлое Зоны, говоришь, – вздохнул я. – Нашей хоть Зоны-то, или одной из множества ее отражений, которых в Розе Миров как пузырьков в газировке?

– Не знаю, – покачал головой ученый. – Понятия не имею. Вводных данных практически нет.

– А если я не вернусь, ты всё равно оживишь моих друзей?

– Клянусь тебе в этом, – кивнул Кречетов. На мой взгляд, слишком поспешно, словно ждал этого вопроса.

– Гарантии?

– Мое слово.

Мягко говоря, гарантии были хлипкими. Но я точно знал: если кто может в Зоне – да и, пожалуй, во всем мире – вернуть к жизни моих боевых товарищей, то это однозначно вот он. Мой заклятый враг, которого я, пожалуй, с натяжкой мог бы назвать одновременно и своим другом. Странное сочетание, которое возможно, наверное, только в Зоне.

– Я согласен, – сказал я.

– Тогда тебе сюда.

Кречетов ткнул пальцем в стоящий неподалеку стеклянный гроб, который в среде ученых принято называть автоклавом. Причем у того гроба уже была откинута крышка.

Не ожидал я, признаться, что всё будет так быстро, но если уж дал согласие, значит, деваться некуда.

Я прислонил к агрегату свою СВД, на стол рядом с гильзами положил автомат «Вихрь». Снял с пояса сумки с припасами, которые так и не пригодились. Эх, жрать охота! Как подумал о консервах, так прям желудок к горлу подкатился. Хотя, может, это от страха, который я уже привык преодолевать каждый день, словно от назойливой мухи отмахиваюсь. Все боятся, и я не исключение. Но сейчас страх присутствовал не хилый, от которого так просто не избавиться. Что, впрочем, нисколько не помешало мне подойти к автоклаву и лечь в него.

– Будет больно, – подойдя, сказал Кречетов.

– И почему я не удивлен? – проворчал я. Боль – это моя вторая сестра после Смерти. И если первая от меня отказалась, то от второй мне, по ходу, не избавиться никогда.

– Удачи тебе, Снайпер, – сказал ученый, опуская крышку автоклава.

И пришла боль…

Сначала терпимая, когда в мои руки вонзились иглы автоматических капельниц, умеющих находить вены самостоятельно, без помощи человека. Но когда через них по прозрачным трубкам потек какой-то адский раствор, я понял – подобной боли, раздирающей тело изнутри, я не испытывал никогда.

Первым моим побуждением было выдернуть проклятые иглы из себя. Я даже попробовал это сделать, но руки уже меня не слушались. Тело онемело, стало деревянным, словно не моим. Лишь мое сознание, тщетно пытающееся управлять этой теперь уже безжизненной колодой, было еще живым и билось об стенки черепной коробки, словно попавшая в плен бабочка, – до тех пор, пока новая волна запредельной боли не утопила его в своей бездонной черноте…

Эпилог

Кречетов шел по коридору лабораторного блока, рассеянно читая надписи над дверями. Их много было, этих дверей, как и надписей над ними, поясняющих, чем конкретно занимались люди, перешагнув порог этих прекрасно оборудованных помещений. Здесь было всё, чего могла пожелать душа истинного рыцаря науки, готового идти ради нее на любые жертвы.

Но сейчас новые жертвы Кречетова не интересовали. Он и так уже принес на алтарь дела своей жизни всё, что имеет для человека хоть какую-то ценность. Молодость. Совесть. Любовь. Веру в людей…

По большому счету, ничего у него в душе не осталось человеческого. Теперь он был тем, кем и хотел стать когда-то, – совершенной биологической машиной, запрограммированной на достижение результата. Любой ценой, включая собственную жизнь – которая, кстати, очень похожа на Зону. Если очень хотеть чего-то, то она почти всегда исполняет желание. Главное, потом не пожалеть об этом.