Калинова Яма - Александр Пелевин

— Свинья, — кивнул один из штурмовиков.

— Очень наглая, — добавил второй.

Длинноногий подошел к юноше вплотную, презрительно смерил его взглядом с головы до ног и проговорил:

— Кончилось ваше время, животные. Кончилось. Не будет больше твой папаша цены на хлеб задирать. Будете висеть на деревьях.

— Если не свалите отсюда поскорее, — добавил широкоплечий.

— Лучше валите отсюда всей вашей жидовской компанией, — сказал еще один. — Воздух без вас станет чище.

Я фотографировал.

— Будете висеть на деревьях, — повторил длинноногий. — Тебя повесят за шею. Вот за эту грязную еврейскую шею.

С этими словами он прикоснулся было пальцем к шее юноши, но тот резким движением ударил его по руке ладонью. Ошалевший штурмовик машинально отвесил ему мощную оплеуху, а затем дал пинка под зад.

— Парни, он тут выделывается! — крикнул длинноногий.

Штурмовик, стоявший сзади, тут же огрел юношу подзатыльником. Широкоплечий ударил его кулаком под дых: тот согнулся пополам и получил еще два подзатыльника.

— Тварь! — крикнул один из парней и с силой ударил юношу в лицо.

Он чудом удержал равновесие и попытался нанести удар в ответ, но ему заломили руки.

— Убирайся отсюда! — заорал широкоплечий и отвесил ему еще один удар кулаком в лицо. Из разбитой губы брызнула кровь.

Его толкнули сзади, кто-то поставил подножку, он потерял равновесие и свалился на землю. Его стали бить ногами.

— Эй-эй, перестаньте! — из толпы вышел крепкий мужчина тридцати лет. — Убьете еще! Успокойтесь!

Его слова подействовали на штурмовиков отрезвляюще, и они остановились над скрюченным на земле юношей.

— Сваливай отсюда, тварь, — сказал широкоплечий, плюнув на его пальто.

Когда они расходились, юноша все еще лежал на земле и стонал, держась за разбитое лицо. Его руки были в крови.

Я подошел поближе, навел на него объектив и сделал кадр.

После митинга штурмовики угостили меня пивом.

★ ★ ★

ВЫПИСКА

Из протокола допроса подозреваемого в сотрудничестве с германской разведкой ██████████

От 17 июня 1941 г.

ВОПРОС. Как, где и при каких обстоятельствах вы познакомились с Гельмутом Лаубе?

ОТВЕТ. Да я ж его это… Всегда знал-то, а он меня на станции заприметил. Прямо-то на той станции и заприметил, да.

ВОПРОС. Вы общались? Какой характер носила ваша беседа?

ОТВЕТ. А я ж ему про Крым-то стал рассказывать, да… про бабку свою, она ж умная у меня и все письма читает, а я-то старый уже, и зрение ни к черту, да и читать-то, слышь, вообще не умею… А бабка умеет, да, она у меня как царица…

ВОПРОС. Лаубе говорил вам что-нибудь?

ОТВЕТ. Да куда ж ему! Уши развесил и слушает. Молодой же совсем, так пусть послушает старика, что ему говорить-то, не настало еще время его говорить, так-то. А он — слышь-ко — я ему говорю, а он слушает и слушает, и о своем чем-то думает, будто и не слушает ничего. Я ж ему это… он там поезд свой ждал, а я вижу, что скучает человек, так что б и не поговорить? Развлечь человека в дороге — милое дело. Вот помню, я до Архангельска поезд ждал, три часа на вокзале куковать пришлось, а я молодой был, ну вот как этот ваш Хельмуть, и ко мне дед какой-то подсел и как стал говорить, да заливал, как соловей…

ВОПРОС. Вы заметили что-нибудь подозрительное в его внешнем виде и действиях?

ОТВЕТ. Да что подозрительного-то, ну немец и немец, что ж я, германца не видал? Я их побил в свои годы-то, уу… Башка, знай, белобрысая, глазища серые с голубым, мутные, сразу видно, что не нашего неба. Морда худая, бледная, скулы — во. Ну чистый ганс! А глазки-то бегают, видать, совсем нервами тронулся, да оно и понятно, с такой-то работой. Я тут, слышь-ко, читал как-то книгу про шпионов этих. Ну, не я читал, а бабка мне читала, она ж у меня…

ВОПРОС. Он все еще спит?

ОТВЕТ. Дак конечно спит, куда ж он денется-то.

ВОПРОС. Что ему снится?

ОТВЕТ. А вот мы с вами и снимся.

ВОПРОС. Когда он проснется?

ОТВЕТ. Это ж ему до болотного сердца добраться надо, чтоб в Спящий дом попасть… Дело-то непростое, ой непростое. Да и зачем ему просыпаться, спал бы и спал, во сне всяко уютнее, да теплее, да роднее, да сон такой сладкий, да что-то я аж сам тут зевать начинаю.

ВОПРОС. Просыпайтесь. Мы подъезжаем к станции Калинова Яма.

★ ★ ★

Время и место неизвестно

Почему опять Калинова Яма, почему опять просыпаться? Не надо просыпаться, нельзя опять раз за разом здесь просыпаться, чтобы снова проснуться, а потом снова, и снова, и снова. И как я заснул? Я куда-то шел, но что-то случилось — навалилась темнота, хоть глаз выколи, проклятая темнота, а что было дальше? Неважно. Не надо Калиновой Ямы, пожалуйста, только не это, думал Гельмут, пытаясь поднять тяжелые веки, но они будто слиплись, и в голове шумело — или это был шум автомобильного мотора?

— Просыпайся давай, говорю. Приехали.

Гельмут с трудом разлепил глаза. Голос доносился издалека, будто его оглушило. Все вокруг сливалось в густое месиво, которое не сразу сложилось в единую картину. Сощурившись, Гельмут увидел, что он сидит в автомобильном кресле, а слева от него за рулем — бородатый мужчина в черной кожаной кепке.

— Приехали, говорю, — повторил мужчина. — Ты дома.

Гельмут часто заморгал, провел рукой по лицу, огляделся. В воздухе пахло почему-то осенней сыростью. Машина стояла у обочины грязной песчаной дороги, рядом раскинулись кусты сирени, сбоку покосился старый деревянный дом, а за ним еще один, и еще — это была какая-то деревня.

— Дома? — переспросил Гельмут, слабо ворочая пересохшим языком.

— Дома, где же еще, — раздраженно ответил водитель. — Сам говорил, что ты из Черносолья.

— Я? Из Черносолья?

— Если ты сейчас скажешь, что ты не из Черносолья, я тебе в морду дам, — сказал водитель. — Два часа сюда ехал. Сжалился над тобой. А ты, видать, и не помнишь ничего.

— Не помню, — признался Гельмут.

Он наморщил лоб и стал вспоминать. Что было перед темнотой? Последнее, что приходило на ум — пыльная дорога к разрушенному мосту. Что это был за мост? Почему разрушенный? Почему-то вспомнилась Испания. Почему Испания?

— Ты уж прости, но сам теперь разбирайся, — проворчал мужчина за рулем. — Я тебя подобрал, я тебя довез до Черносолья. Отсюда ты или не отсюда — уже не мое дело.