Вуали Фредегонды - Жан-Луи Фетжен

Внезапно резкая пронизывающая боль вырвала ее из тревожного оцепенения и заставила вздрогнуть всем телом. Она инстинктивным жестом обхватила живот, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Этим утром Уаба намазала живот мазью, куда был добавлен пепел ежа — чтобы защитить ребенка, и дала ей выпить, как каждый день, молока кормящей суки, что считалось лучшим средством для роста младенца в утробе. Но ничто не могло унять боль…

Снова открыв глаза, Фредегонда заметила боковым зрением какое-то движение. Группа знатных лиц и священников подошла к Бепполену, и они стали о чем-то приглушенно совещаться, иногда бросая украдкой взгляды в ее сторону и тревожно жестикулируя. Затем Бепполен направился к ней, и она тут же отвернулась.

— Дамуазель…

Фредегонда вздрогнула, но была не способна пошевелиться, окаменев от изумления. В следующее мгновение Уаба довольно резко отстранила ее и встала лицом к командиру гарнизона.

— Мессир Бепполен…

— Я должен поговорить с дамуазель Фредегондой.

— Она вас слушает.

Бепполен нахмурился, недовольный, что служанка осмеливается говорить с ним таким тоном. Но про эту Уабу ходили разные слухи — ее называли колдуньей, а командир гарнизоном, несмотря на свой статус, был простая душа, и такие вещи внушали ему страх.

— Дело в том, что королева… — заговорил он, поочередно глядя на обеих женщин и не зная толком, к кому обращаться. — Сенешаль сказал мне, что дама, которую она выбрала крестной матерью, не появилась, а священники говорят, что больше не могут заставлять ждать монсеньора епископа. Поэтому все решили попросить дамуазель Фредегонду поговорить с ней…

— Хорошо. Она пойдет.

Повернувшись к Бепполену спиной, Уаба склонилась к своей бывшей подопечной и что-то прошептала ей на ухо. Слова Уабы, казалось, вывели Фредегонду из оцепенения. В сопровождении Матери и служанки Пупы, которая семенила сзади со своим обычным испуганно-глуповатым видом, она прошла сквозь толпу — на сей раз очень быстро, поскольку все расступались перед ней при виде решительного выражения ее лица. Вскоре три женщины подошли к покоям Одоверы. В соседней с ее комнатой зале было полно челяди, которую Уаба прогнала повелительным окриком. Через короткое время с ними остались лишь два стражника, стоявшие перед дверью, — судя по одежде, саксонские наемники, — и сыновья Хильперика. Фредегонда невольно отступила, но Теодебер уже вскочил со скамьи, на которой сидел, и бросился к ней с распростертыми объятиями. Она улыбнулась, наклонилась, чтобы обнять и поцеловать мальчика, а потом протянула руки и к двум остальным. Маленький Хловис тоже подбежал, чтобы ее поцеловать. Последним, кто приветствовал ее, — что неудивительно, — был Мерове, который остался на месте и ограничился едва заметным кивком. Умышленно или бессознательно, он даже схватился за бок, а потом опустил глаза с самым жалким видом. Шрамы от ожогов остались у него не только на теле…

— Дама Можиана не пришла! — торопливо прошептал Теодебер, дергая Фредегонду за рукав. — Моя мать, королева, говорит, что не хочет никого видеть, и, кажется, плачет.

— Я поговорю с ней…

Она погладила мальчика по щеке и слегка отстранилась, чтобы посмотреть на него. Месяцы, проведенные у Зигебера, пошли Теодеберу на пользу — он вырос, окреп и теперь еще сильнее походил на отца, которому стремился подражать во всем. Может быть, из-за этого он был так привязан к ней… С высоты своих семи лет юный принц уже правил своим собственными миром с бесцеремонностью, за которую получил бы множество упреков и нареканий, не будь он наследник престола Нейстрии.

Фредегонда подняла глаза, еще раз посмотрела на двух других детей, едва удостоила взглядом стражников и коротко взглянула на Уабу, которая подбадривающе кивнула.

— Вам нужно приготовиться, — обратилась Фредегонда к детям, заставляя себя улыбнуться. — Мои служанки (она невольно подчеркнула это слово, которое возвращало Уабу на место) помогут вам одеться.

Затем она направилась к двери, постучала и вошла, не дожидаясь приглашения. Одовера сидела на кровати, роскошно одетая, как всегда, одной рукой слегка покачивая колыбель, в которой лежала Базина. Юная служанка расчесывала волосы Одоверы, охваченные тонким золотым резным ободком. Королева лишь едва взглянула на свою соперницу и ничего не сказала. Однако, заметив, что Фредегонда стоит в молчаливом ожидании, она слабо улыбнулась и остановила служанку движением руки:

— Хорошо, теперь оставь нас.

Когда служанка вышла, Фредегонда приблизилась к королеве и села на деревянный ларь для одежды. Живот и спина у нее болели, а до конца дня было еще так далеко…

— Ваше величество, вам нужно спуститься вниз, — начала она, собравшись с силами. — Нельзя больше заставлять ждать монсеньора епископа…

— Дама Можиана прибыла?

— Нет. Но можно все устроить.

Одовера с надеждой взглянула на нее, но радостное выражение тут же исчезло с ее лица. Она пристально оглядела соперницу с головы до ног, потом отвернулась с гримасой разочарования и презрения.

— Понимаю, — прошептала она. — Это ты… Ты воспользовалась отсутствием короля, чтобы провести меня… Это ведь стараниями твоей служанки-ведьмы Можиана не пришла, не так ли?

Чувствуя, как сжимается горло и трепещет сердце, Фредегонда была не в силах ничего ответить. Вся сила воли, которая у нее еще оставалась, ушла на то, чтобы не упасть к ногам королевы.

— Ты нарочно все подстроила, чтобы стать крестной матерью вместо нее! — прошипела Одовера и, подняв указательный палец, продолжала: — Так вот, ничего у тебя не выйдет! Как ты могла подумать, что я…

— Нет.

На мгновение Фредегонда отвернулась, чтобы вытереть глаза, в которых уже стояли слезы, и глубоко вздохнула. Потом не удержалась и снова на мгновение обхватила пронзаемый болью живот, едва удерживаясь, чтобы не застонать. Кто-нибудь другой на месте Одоверы воспользовался бы преимуществом, чтобы окончательно добить соперницу, но королева, ослепленная гордыней, решила, что волнение Фредегонды вызвано справедливостью ее догадок.

— Нет, — продолжала та уже более уверенно, — у меня и в мыслях этого не было! Я никогда…

Она снова глубоко вздохнула, чтобы немного ослабить давивший на нее груз тревоги и гнева. Торжествующее лицо королевы было оскорблением, но в то же время доказательством ее доверчивости и слепоты, ошибочности ее суждений, омраченных презрением, которое она испытывала к своей бывшей служанке. По ее мнению, самый искусный заговор, который могла сплести Фредегонда, не мог иметь иной цели, кроме как заставить королеву сделать ее крестной матерью маленькой Базины. Как будто речь шла о высокой чести! Бедная дуреха…

— Я никогда не мечтала о подобной чести, — продолжала она, опустив глаза, чтобы не выдать себя. — Да во всем Руане не найдется дамы столь знатной или столь богатой, чтобы претендовать на такую роль… Никто, кроме вас самой, ваше величество, не сможет заменить Мажиану.