Падение Дамноса - Ник Кайм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некроны превратили этот некогда величественный имперский город в мрачную обитель хаоса и запустения, населенную призраками и их ужасающими воспоминаниями. Не будь Праксор Адептус Астартес, он бы уже давно запаниковал перед лицом подобной действительности.
— Очевидно, Аркона являлась одним из ключевых городов Дамноса, — добавил Аристей.
Праксор был холоден, как стегавший их ветер.
— Выглядит не лучше и не хуже любых других развалин этого проклятого мира.
Они довольно успешно продвигались по шоссе, которое меньше прочего пострадало от бомбардировок. Кратеры покрывали его лишь частично, и потому оно еще было пригодно для передвижения. В обманчивой тишине Праксор слишком углубился в собственные мысли. Даже усиливающийся снегопад не смог унять их. Он встрепенулся, воспротивившись снедавшим его сомнениям.
«Я — Адептус Астартес. Мне неведом страх, и я лишен сомнений».
Но заглушить мысли оказалось не так-то просто. Капитан Сикарий был превосходным воином, величайшим среди всех, кого Праксору довелось знать. В его присутствии бойцы Ультрамара становились поистине непобедимыми, способными на подвиги, даже для космодесантников считавшиеся невозможными. Без сомнений, его окружала какая-то особая аура. Он был непреклонен, но в то же время безрассуден. Невзирая на взимаемую плату, не считая потерь, он следовал своим планам и искал мести до тех пор, пока ему не удавалось ее достигнуть. Его упрямство граничило с помешательством. Такой характер сделал его героем, и именно эти его качества не нравились многим влиятельным людям в ордене.
Праксор колебался. Никогда раньше он бы не поверил, что даже посмеет думать таким образом, но здесь, на Дамносе… Это было за гранью всего того, с чем Второй роте приходилось сталкиваться раньше. Праксор никогда не имел склонности к суевериям, но отрицать непрестанно растущее внутри него дурное предчувствие тоже не мог. Такие мысли претили ему, ибо граничили с изменой.
Не в состоянии достаточно быстро прокладывать себе путь сквозь заваленные камнями развалины, дредноуты сменили позицию, переместившись на автостраду. Праксор поклонился присоединившемуся к его отделению древнему воителю Агриппену.
Впереди Львы неумолимо увеличивали дистанцию, следуя за своим капитаном. Сикарий страстно желал первым оказаться в бою и сейчас обсуждал дальнейшие действия со своим отделением. Император храни Аргонана, что погиб при высадке, до этого капитану еще не приходилось терять никого из своих избранных Ультрамаринов.
— Они как будто отгородились от всех нас. — В словах прозвучало больше печали, чем Праксору хотелось бы.
— Но ты все еще стремишься стать одним из них.
Праксор посмотрел на Агриппена, но по движениям громадного саркофага невозможно было прочесть мысли древнего воителя. Слова же просто исходили из встроенного в броню вокса.
— Нет. Я горд быть сержантом Щитоносцев. Я присягнул ордену, и это честь для меня.
— Не сомневаюсь, брат. Но мне ведом твой послужной список. Вы со Щитоносцами практически всегда ведете строй, первыми вступаете в сражение, всенепременно оказываетесь на острие атаки. Более циничные решили бы, будто ты пытаешься что-то доказать.
Праксор почувствовал себя оскорбленным до глубины души, но перед ликом Почтенного Агриппена ему пришлось тщательно подбирать выражения.
— Лишь мою непоколебимую верность и преданность делу Ультрамаринов.
— Ты думаешь, кто-то оспаривает их, брат?
— Разве сейчас, перед битвой, подходящее время для подобных бесед?
— Назови мне более подходящее время для разговоров о чести и доблести, кроме как перед походом на войну против наших врагов, — молвил Агриппен. — Но ты не ответил на мой вопрос.
Праксор выдержал долгую паузу. Найти нужный ответ было непросто.
— Возможно. Порой мне так кажется.
— Кампания на Госпоре, более века назад. — Это было утверждение, никак не предположение.
— Ты, Почтенный, как никто другой должен понимать, что время перестает быть существенным, когда дело касается вопросов чести.
— Да, я понимаю. Тебя расстроило то, что капитан оставил вас позади?
— Это потрясло и унизило меня. — Праксор не стал увиливать. — Было чувство, что я наказан, только не мог понять за что.
— Сдержанность и повиновение столь же важны, сколь и умение правильно держать гладий или вести в бой отделение своих братьев.
Праксор согласно кивнул, почувствовав мудрость в словах дредноута.
Шоссе подходило к концу. Воины далеко углубились в недра Аркона-сити, и метель уже накрыла их. Но даже сквозь снежную пелену Праксор мог разглядеть фаланги некронов, двигавшиеся им наперехват. Осталось совсем недолго.
— Перед битвой я должен спросить тебя кое о чем, Агриппен, — произнес Праксор, решив озвучить мысль, что поселилась в его разуме еще перед высадкой.
— Говори. Я отвечу тебе, если смогу, брат.
— Ты здесь, чтобы следить за нами, чтобы быть глазами Агеммана? Правда ли то, что сказали в сенате?
— Как и должно, я служу лишь ордену и лорду Калгару, — сурово отрезал Агриппен, но в его модулированном голосе не было даже намека на упрек. — Я обладаю вековой мудростью, и перед собой я вижу двух великих героев, столь разных по характеру, но равных по чести и отваге.
— Там, в сенате, я слышал речи посланцев Агеммана о том, что Сикарий слишком много на себя берет.
— Он смел и прогрессивен, — признал дредноут.
— Но сенаторов заботит то, к каким последствиям могут привести подобные качества.
— И как лорд Калгар отвечает на такие опасения?
— Никак. Он туда не ходит, и его голос не звучит в дебатах.
— О чем же тебе это говорит, брат?
Вновь чувствуя себя униженным и сбитым с толку, Праксор решил впредь поменьше разговаривать с дредноутами. Их логика была столь же монументальной, как и их бронированные тела.
— Что мне не следует лезть в политику ордена.
— А что ты сам думаешь, Праксор Манориан? Ты считаешь, что Катон Сикарий, твой капитан, берет на себя непосильную ношу?
Сержант инстинктивно бросил взгляд вслед Львам. Сикарий был замечательным воином и капитаном, таким, как того требовал орден. Возможно даже — лучшим.
— До теперешнего момента — нет.
— А что изменило сейчас?
— Он ведет игру, которую я не в силах постичь. Все его поступки, тактические схемы, планы…
— Потому что он капитан Второй роты. Благодаря этому легенда о нем будет жить еще долго после того, как тело обратится в прах. Но ты снова не ответил на мой вопрос.
Праксор склонил голову, но сказать ничего не успел — его перебил громыхнувший из вокса клич Сикария: