Гордость спецназа - Александр Тамоников

– Готово! Как будем сниматься?

Генерал осмотрелся:

– Сначала стоя у книжного шкафа, два раза. Потом у стола, на фоне картины и ковра, и, наконец, за самим столом.

Роман сфотографировал генерала, положил «мыльницу» на стол.

– Отлично! – откинулся в кресле за столом Кедров, расстегнув китель. – Завтра к вечеру снимки будут уже готовы. Может, какой когда-нибудь и на обелиск ляжет, а? Хотя нет, умирать нам еще рано.

Если бы знал генерал Кедров, как он заблуждается в последней фразе и как был близок к первому предположению! Но он этого не знал!

Молодой человек напомнил, подойдя к столу вплотную, справа, где было больше места:

– Мне бы красную папку, генерал?

– Да не суетись ты, хмыреныш! Сейчас будет тебе и папка, только не пойму, на хрена она понадобилась Шеленбергу?

Кедров нагнулся, выдвигая нижний ящик.

Когда он выпрямился, Роман выхватил пистолет, поднес его к виску генерала и выстрелил.

Пуля, пробив череп и отбросив окровавленное тело Кедрова на подлокотник кресла, разбила стекло шкафа, уйдя в стенку рядом с недопитой бутылкой «Абсолюта».

Роман, как его инструктировал Палач, протер ствол носовым платком, вложил пистолет в толстую короткую ладонь генерала, сжал ее, предварительно надев на свои руки перчатки. Через несколько секунд отпустил. Пистолет так и остался в ладони Кедрова. Убрав за собой следы, вытащив пленку из фотоаппарата, который также протер платком, положил его на место, вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь. Спустился во двор. На улице начался дождь.

Помощник Палача, подняв воротник ветровки, прошел вдоль дома к кинотеатру, на стоянке сел в джип. Недолго посидел в нем молча, завел двигатель, выехал на дорогу, с нее на проспект, и через МКАД вернулся в усадьбу Шеленгера.

В покоях Мурзы и Доулетхана горел тусклый свет и пищала восточная музыка. Даже из машины были слышны женские визги. Разврат крепчал! Но Палачу надо было доложить о результатах акции. Поэтому Роман из джипа набрал мобильный номер Баркаева.

Тот ответил почти сразу:

– Ну?

– Это Роман! С Кедровым вопрос решен!

– Все сделал, как я велел?

– Да!

– Следов не оставил?

– Нет!

– Молодец! Может, к нам присоединишься? Здесь очень весело! Не пожалеешь, помощник!

– Благодарю, командир, нет, не хочу! Скажите, что делать с папкой, что я забрал у покойного генерала?

– Какой папкой? ...Ах, да! ...Отнеси-ка ее Шеленгеру! Он в это время еще бодрствует! Перед этим сделай копии содержимого папки, может, пригодится!

Палач отключился. Роман прошел в свою комнату, собственным фотоаппаратом снял десять мелко исписанных листов стандартной бумаги, достал пленку Кедрова. Вышел в коридор. В холле бросил кассету и перчатки в камин, поднялся в приемную Шеленгера.

Там его встретил один из ближайших телохранителей босса.

Охранник-качок пренебрежительно посмотрел на вошедшего Романа. Он знал, какое положение занимает этот вышколенный раб в иерархии дома, но не знал о последних изменениях в ней. Поэтому презрительно спросил:

– Ты куда, чушок, прешься? Тебя вызывали?

Молодой человек не обратил внимания ни на вопрос, ни на тон, каким тот был задан, сам задав свой вопрос:

– Босс на месте?

Качок от невиданной наглости даже привстал с дивана:

– Ты че, в натуре, не понял, с кем разговариваешь, кухарка? Мне че, типа повторить вопрос?

– Босс на месте? – повысил голос Роман.

Это вконец взбесило телохранителя:

– Нет, ты никак, ишак отвязанный, чердак потерял? Или в хлебало давно не получал, говнюк?

Роман решил пройти мимо охранника, но тот поднял ногу, упершись ею в стену, закрывая проход:

– Я тебя, урод, сейчас ботинки свои заставлю вылизать! А ну...

Договорить телохранитель не успел.

Роман присел на корточки и резким движением влепил хлесткий удар охраннику по яйцам. У того аж глаза из орбит чуть не вылезли от болевого шока. Дыхание сперло, нога опустилась, а сам он упал на бок, отбросив помповое ружье, свое штатное оружие, схватившись обеими руками за промежность.

Молодой человек подобрал помповик, зашел с ним в кабинет Шеленгера.

Тот сидел за своим рабочим столом и побледнел, увидев вошедшего вооруженного Романа. Но бывший слуга бросил ружье в широкое, кожаное кресло, сказав:

– Ваш телохранитель, босс, повел себя по-хамски, за что был наказан! Потрудитесь, пожалуйста, господин Шеленгер, предупредить свою охрану о том, что если эти ребята и впредь будут пытаться унизить меня, помощника Палача, то я просто убью первого, кто рискнет даже словом оскорбить меня! Убью так же спокойно, как совсем недавно пристрелил и вашего дружка, господина Кедрова. Вот та папка, которую я должен был забрать у него!

Роман бросил папку на стол босса.

Шеленгер никак не ожидал подобного поведения от всегда такого послушного и тихого Романа и смог только произнести:

– Мне не нужна эта папка. А охрану? Хорошо! Я предупрежу своих парней, что твой статус изменился! Но и ты особо не зазнавайся.

Понемногу банкир пришел в себя.

– Времена нынче ой какие изменчивые, в чем ты имел возможность убедиться сам! Иди! Бориса, охранника, если тот оклемался, пригласи ко мне!

Роман, ничего не ответив, вышел из кабинета.

Борис немного отошел от коварного удара. Он сумел подняться, кривясь от боли. Увидев раба, так внезапно вырубившего его, телохранителя самого босса, прохрипел:

– Ты что, урод? Знаешь, что тебе теперь хана? Ты труп, коз...

И вновь не договорил не слишком сообразительный охранник, второй раз получив жестокий удар носком полуботинка в лицо.

Борис охнул, опрокидываясь на спину. Из сломанного носа ручьем хлынула кровь, на скривившуюся, разбитую физиономию, одежду, паркет.

Роман нагнулся над ним.

– Может, еще что-то желаете сказать, господин личный телохранитель самого босса? Но уже третий выпад окажется для вас последним! Я сверну твою бычью шею, скотина! Поднимайся! И следуй к хозяину. Он очень желает тебя видеть.

Сказав это, Роман вышел из приемной.

В холле в тот же камин бросил папку генерала. Поднялся к себе в комнату.

И почувствовал в себе прежнюю силу и прежнее достоинство. Теперь ни одна мразь в этом гадюшнике безнаказанно не посмеет даже повысить на него голос! Особенно те, кого он вскоре будет убивать, мстя и за себя, и за Ольгу.