Замануха для фраера - Евгений Сухов

В девятьсот девятом Кирюхе поручили вести наблюдение за неким гастролером Родионовым, известным медвежатником и фигурой, как говорили в Сыскном, весьма значительной даже в масштабах империи. Сам Петр Иванович Самохин в это время «вел» одного громилу, который, по сведениям их шефа Савинского, был связан с фальшивомонетчиками. Пете необходимо было выследить, куда наведывается громила, дабы потом сыскари могли бы заявиться в эти адреса на предмет нахождения в них печатного станка для производства фальшивых денег. Он честно поводил громилу несколько дней, выявил его связи и доложил обо все Савинскому. Тот похвалил Петю и поручил ему Родионова.

– Он проживает с супругой в отеле «Франция». В двадцать шестом нумере. Кирилла я отпустил сегодня на похороны, так что Родионова пока попасешь ты.

Самохин занял место возле галантерейного магазина прямо напротив отеля. Окна нумера, который снял знаменитый медвежатник, были отсюда хорошо видны. Несколько раз в окно выглядывала женщина с очень красивым лицом. Наверное, жена Родионова. «И почему это у воров всегда такие красивые жены? Что такого находят они в мужчинах, сделавших противузаконные деяния своим жизненным ремеслом?» – удивлялся Самохин.

В этот день медвежатник никуда не выходил. Так и доложил Савинскому Петя, когда его сменили. Он увидел лицо Родионова всего раз, когда тот выглянул в раскрытое окно. Взгляды их на секунду встретились, и этого было достаточно, чтобы Самохин запомнил его лицо на всю жизнь. Ведь у него была феноменальная память. Именно из-за такой памяти его взяли в Сыскное надзирателем. А иначе не быть бы ему сыскарем и прозябать в управлении, перекладывая бумажки с места на место.

Правда, служба в Сыскном отделении ему аукнулась.

В марте после отречения государя ему дали отставку.

После того, как власть в стране взяли большевики и эсеры, его дважды арестовывала Губчека, и он вдоволь насиделся в ее подвалах, ожидая самого худшего.

Потом его отпустили и надолго забыли.

А в тридцать седьмом вспомнили.

Суд, да какой там суд – судилище, состоялось прямо в здании бывшей ЧК на Черном озере. Три человека за столом в четверть часа определили его вину – а Сыскное отделение, кроме уголовного, занималось еще и политическим сыском, хотя Самохин к нему не имел никакого отношения за весь период службы – и наказание: десять лет лагерей, и он был отправлен туда, куда Макар телят не гонял. В далекую Сибирь. Валил лес, голодал, умирал от цинги, но – выжил. Поздней осенью сорок седьмого вернулся. С застуженными почками и волчьим билетом, с которым не так-то просто было устроиться на работу.

Как он прожил зиму, ведает один только бог. И еще сосед по квартире, которому он отдал на сохранение свой «Apollo-sport» и который иногда подкармливал Петра Ивановича, хотя сам был беден, если не нищ. Когда Самохин вернулся и получил свою машину в целости и сохранности, это было единственное его имущество, кроме ватной телогрейки, зековских портов и сапог, драной рубахи и армейской шапки без звездочки.

Весной сорок восьмого года ему все же удалось устроиться на работу. Сторожем на дальнее от центра города Архангельское кладбище. Прежний сторож помер, вот и случилась вакансия. Вместе с работой появилось жилье – сторожка с нарами и печуркой – и новое имущество: демисезонное пальтишко и теплые ватные штаны с валенками. Теперь можно было жить. Хотя не очень-то и хотелось…

Шины велосипеда тихо шуршали по тропинке, некогда посыпанной гравием. Вот тоже: обход кладбища пешком занял бы часа два, не меньше, а так, на колесах, потребовалось всего-то минут тридцать-тридцать пять. Все-таки вещь этот «Apollo».

Уже подъезжая к сторожке, он заметил пожилую пару, шедшую по аллее к выходу. Мужчине было за семьдесят, и он даже со спины был, как это называлось раньше, импозантен. Женщина, что держала его под руку, выглядела не хуже, хотя ей тоже было за шестьдесят с хвостиком. Словом, пара, несомненно, из «бывших». Таких в Казани можно было сосчитать по пальцам. Но это были наверняка не местные. И одежда на них была справная – такую здесь не купишь просто за неимением. Оглянувшись, они посторонились, и он проехал мимо, лишь на мгновение встретившись взглядом с мужчиной в бородке и аккуратных усиках. Но этого мгновения Петру Ивановичу вполне хватило, чтобы узнать мужчину. В отличие от почек, которые он застудил на лесоповале в Сибири, и сердца, которое в последнее время стало что-то пошаливать, с памятью его ничего не сталось. Она была такая же, как и сорок лет назад, когда он увидел этого человека, выглядывающего в окно двадцать шестого нумера отеля «Франция».

Это был Савелий Николаевич Родионов.

Вне всякого сомнения. Знаменитый медвежатник, за которым в девятьсот девятом Савинский поручил ему, Самохину, последить всего один день. И который через несколько дней исхитрился похитить из секретного сейфа, хранящегося в Казанском отделении Государственного банка Российской империи, золотую корону императрицы Екатерины Великой, усыпанную бриллиантами, алмазами и другими драгоценными каменьями.

Женщина с ним, наверное, его супруга-красавица, кто же еще?

Но вот что они делают в Казани?

* * *

Оперуполномоченный работник по уголовным делам Рахметкул Абдулкаримович Минибабаев только что допросил соседей Востриковых. Никто ничего «не видел» и «не слышал». Теперь он шел к Владимиру Сергеевичу Коноплеву, которого все звали Володькой. Володька работал спасателем на лодочной станции и принимал участие в поисках трупа футболиста вместе с покойным Степаном Востриковым. Если он тоже ничего не знает, не видел и не слышал, то дело, похоже, дрянь. Остается только дожидаться, когда поймают этого Шустрого, чтобы напроситься к нему на допрос и выяснить, не он ли убил Вострикова. Если выяснится, что не он, то дело Вострикова – висяк. А подполковник Валюженич этого ох, как не любит…

Володька оказался разговорчивым парнем, хотевшим казаться более простым и открытым, нежели был на самом деле. Это сразу просек Минибабаев, а посему и вопросы свои стал строить иначе. Он принял игру белобрысого спасателя и тоже стал с ним простым, как домашний тапочек. Его задача была не переиграть и дать понять Володьке, что с ним беседует такой же простой, как он сам, парень, с которым держать ухо востро совершенно лишняя предусмотрительность. И, кажется, убедил парня. Володька позабыл про показушность и сделался самим собой, человеком, которому нечего было скрывать что-либо и от кого-либо чего-то утаивать.

– Так ты говоришь, у вас сеть порвалась? – переспросил Минибабаев Володьку после того, как он рассказал о совместных со Степаном поисках утопленника.

– А то! – ответил Володька. – Большая дырища была.

– А что такое попало в сеть, что она не выдержала и порвалась? – спросил Минибабаев, глядя мимо Володьки.

– А хрен его знает, – ответил тот. – Что-то тяжелое. Степан еще буркнул что-то, да я не очень расслышал.

– Не очень расслышал? – спросил оперуполномоченный.

– Ну да.