Птицы небесные - Вера Ветковская

Он выпил кофе, разложил вещи и блокноты, все еще оттягивая время. Ему так не хотелось вскрывать конверт. Наконец он сердито надорвал его и развернул тонкий душистый листок бумаги. Сразу видно — письмо писала женщина. Все тот же доброжелатель или доброжелательница, все так же уважала и любила его, Колесникова, и поэтому не могла допустить, чтобы его бессовестно обманывали. «Ваша жена уехала в Сочи с печально знаменитым К. Е.», — кратко сообщалось в письме. Далее следовала неразборчивая подпись и дата.

В лаконизме и сдержанности этого послания прочитывалось скрытое страдание. Колесников невольно посочувствовал автору. Жена? С женой Евдокимова он был дружен. Почему она просто не позвонила ему? Нет, конечно, никогда бы она не позвонила. Впрочем, автором могла быть и Алла, и одна из многочисленных поклонниц Костика.

Сергей Петрович сразу понял, что доброжелатель сообщил ему правду. Зачем Катя придумала эту историю про маму и, главное, интервью с местным чиновником, которого так ярко живописала? Сказала бы просто, что едет в командировку, возмущенно подумал он. Всякое вранье, в большом и малом, было ему отвратительно. Раньше Катя никогда не лгала. Но тут же он нашел оправдание ее слабости.

Виноват, конечно, Костян. То он старательно избегал всякого общения с Колесниковым. Но недели две назад вдруг сам нашел его и предложил проводить до метро. По дороге силился что-то сказать, бледнел, краснел, мычал что-то невразумительное и вдруг, сославшись на дела, поспешно сбежал. Уже тогда Сергей Петрович заподозрил, что Евдокимов собирался сделать ему решительное заявление, но не хватило пороху. Вот почему Катенька вынуждена была, бедняжка, выкручиваться.

Перекладывать на слабые женские плечи такие непосильные разговоры Сергей Петрович считал непростительным.

Он долго сидел, уставившись в одну точку и зачем-то прижав ладонь к груди, словно боялся, как бы не выскочило сердце. Но вдруг поднялся и быстро вышел из дому. Когда на Колесникова сваливались несчастья — это бывало очень редко, — он спасался быстрой ходьбой и непрерывным движением. «Двигаться, двигаться!» — приказал он себе, направляясь из Черемушек к Воронцовскому парку, оттуда зашагал к беляевским садам и к Ясеневу. При ходьбе как будто выветривались мысли из головы, наступала замечательная пустота и легкость. Время от времени он вскакивал в проходящий автобус или троллейбус. То же движение, мелькание за окном людей и картин.

Он вернулся домой поздно ночью, еле живой от усталости. И тут же на пороге его встретила черная-пречерная тоска. Он бы с радостью сбежал без оглядки, да бежать было некуда. Одна приятельница рассказывала Колесникову о «синдроме брошенной жены» — очень сложном состоянии из множества компонентов: обиды, ревности, жажды мести и прочего. У него не было никакого синдрома. Как счастливо они прожили с Катей эти пять лет. И теперь он понял, что не сможет существовать один в этой квартире.

С первой электричкой он уже был на даче. Той самой, над которой так потешалась когда-то Катя. С тех пор дача, благодаря ее усилиям, преобразилась. Галя-беленькая через одного из своих поклонников достала им садовый домик, маленький, но уютный.

— Ну почему у тебя нет таких полезных поклонников? — донимала Катя Наталью. — Твои дохлые интеллигенты дарят только цветы и чистое обожание. А Галина обеспечивает себя, друзей и близких всем, начиная со жратвы и кончая автомобилями.

Катя недолюбливала дачу и редко сюда ездила. Красот природы никаких, лес и река далековато. Правда, они сажали сотки две картошки и овощей, поддавшись всеобщему огородническому психозу. Колесников с удовольствием копался в огороде, Катя читала, стараясь пореже показываться из своего убежища. Особенно ее раздражала близость соседей.

— Рано утром выползает на крыльцо сосед справа, в одних подштанниках, — рассказывала она. — Почесывается, крякает, потягивается. Мы слышим, как его кости хрустят. У соседей слева младенец пищит, лает собака. Сумасшедший дом.

Первым делом она посадила живые изгороди из слив, вишен, кустов сирени и жасмина, чтобы хоть как-то скрыться от соседских глаз. Скоро изгородь разрослась, и густая ее зелень прочно заслонила домик от дороги и соседей. И здесь повсюду была Катя, ее книги, ее халатик, небрежно брошенный на спинку стула. Сергей Петрович схватил ружье и бросился вон, на дорогу, в лес, куда угодно.

Его остановил сосед, скучавший на даче уже дня три. Сергей Петрович вежливо, но немногословно с ним пообщался. Сосед впоследствии вспоминал, что не заметил в нем ничего особенного. Разве что тот выглядел измученным и усталым.

В лесу тоска как будто отступила, и Колесников бродил, как леший, по лесным дорогам и полянам. Даже вздремнул в тени на забытой возле охотничьей сторожки копне сена. Лес утешил и успокоил его. Ему даже показалось, что началось медленное выздоровление. Что особенного произошло? Друзья предают, женщины бросают и уходят к другим. Это случалось миллионы раз и до него. И люди продолжали жить, чтобы снова впадать в иллюзии и обманываться. Эта нехитрая философия тоже утешила его.

Колесников вернулся уже затемно, но их дачный поселок по случаю воскресного дня гудел, как потревоженный улей: ярко светились окна, гремела музыка, лаяли собаки, в густом кустарнике у дороги щелкал соловей, ему подпевали лягушки в маленьком болотце. Сергей Петрович даже улыбнулся, послушав этот необычный оркестр, который Катя окрестила бы какофонией. Он принял две таблетки снотворного и ненадолго забылся тяжелым сном. Ему снилась покойница жена. Грустно и молча смотрела на него.

Колесников открыл глаза и, глядя в окно на забрезжившее утро, сказал себе твердо: «Ни о чем не жалею и не считаю себя обманутым. Я знал, на что шел, пять лет назад. Эти годы я был очень счастлив. Она влюбилась. Это могло случиться и со мной. Я очень виноват перед покойницей Машей: у меня было сильное увлечение, о котором она знала…» Колесников словно подводил итоги.

Тоска, пользуясь тем, что он проснулся, снова, как пиявка, присосалась к сердцу. Он пометался по их маленькому домику, ища себе занятие. Как жаль, что в огороде пока нет работы. Сергей Петрович посадил недавно немного картошки, две грядки с луком и морковью. В огородничестве наступило кратковременное затишье. Тогда он уселся чистить ружье. Катя шутила:

— Из этого ружья никогда не стреляют. Его чистят, гладят. Если б можно было, Колесников спал бы с ним.

Ружье было старинное, французской работы, доставшееся Сергею от отца, а тому — от деда. Даже в трудные военные времена, когда все более или менее ценное несли на базар, чтобы не умереть с голоду, бабушка с мамой сохранили ружье.

Пройдет время, думал Колесников, и все забудется, наступят «окаменелое бесчувствие», ровные будни, работа. Но как пережить это время, вот в чем вопрос. Завтра нужно идти на факультет, заниматься с дипломниками. Он почувствовал, что не в силах сейчас окунуться в работу. Но самое страшное — через два-три дня вернется она, войдет как ни в чем не бывало и станет рассказывать о главе администрации и его нововведениях. Представив себе это, Колесников даже застонал и сжал зубы, как от боли. Нет, этого он не в силах перенести. Его Катюша такая прямая, непреклонная и правдивая. Она сама страдает. Он вспомнил ее виноватый, убегающий взгляд.