Черный город - Александр Тамоников

– Само собой!

– Тогда, сержант, дели еду, ужинайте – и вперед!

Командир отделения протянул офицеру банку консервов и кусок лепешки:

– Возьмите, товарищ капитан.

– Обойдусь, – отказался замполит. – Отдай парням.

– Ну как же так? Все должно быть поровну.

– Все должно быть по уставу, Паша, а по уставу, если еще не забыл, приказы командира не обсуждаются. К тому же я не голоден. Ребят корми!

Пожав плечами и забрав продукты, Руденко объявил подчиненным сбор. Солдаты поужинали. Для крепких парней то, что принесли Руденко с Тарасюком, было, конечно, мало, но позволяло поддерживать физическое состояние на надлежащем уровне.

В 2.40 командир отделения и старший стрелок вновь ушли через окно в сад. Сомов приказал остальным подчиненным усилить наблюдение за подходами к дому. Ночью десантники не спали. Время тянулось медленно, медленнее, чем днем.

Вдруг где-то со стороны парка ударили автоматные очереди. Сомов выругался:

– Твою мать, не наши ли налетели на засаду духов? Не надо было посылать разведку! Или самому идти…

Но разведчики благополучно вернулись. В 4.10 они ввалились в дом, мокрые, грязные, уставшие.

– Свободно пройти можно метров пятьсот, дальше духи, – доложил Руденко. – До самого перекрестка. На перекрестке, правее от дороги, как и говорил чечен, пост. Развалины дома, накрытые маскировочной белой сетью, на посту рыл пять, два пулемета, пара РПГ-7. Но издали пост рассмотреть как следует не удалось, а сблизиться с ним не решились.

– Что, духи стоят плотным заслоном?

– Да нет, есть бреши; они в домах, в развалинах, мелкими группами. В общем, если пройти пятьсот метров, то дальше прорваться можно. Главное – не заслон, там как-нибудь пролезем; главное – пост. С него боевики пасут территорию по кругу. Вот если его накрыть, то тогда до наших останется всего ничего, метров пятьдесят. Все, наверное, не прорвемся, но кто-то выйдет в парк. Может, рискнем, товарищ капитан? А там уж кому как карта ляжет…

– Рискнем, Паша, придется рискнуть, иного выхода у нас просто нет. Но не сегодня, а завтра, в это же время. Может, к тому моменту и духи из дома напротив свалят. Дальше оставаться здесь нельзя – потеряем форму, силы, и не то что прорваться, доползти до поста не сможем. Завтра пойдем на прорыв. А пока вам отдых, остальным наблюдение.

– Товарищ капитан, – попросил Тарасюк, – ну хоть одну папироску на двоих выкурить разрешите?

– Потерпеть не можешь?

– Да я с радостью, но кашель начинает пробивать. А его далеко слышно.

Пришлось капитану разрешить.

– Черт с вами, всем перекур. По одному, в подвале, с промежутком не менее двадцати минут. Ветер сейчас в глубь сектора дует, соседи его не почувствуют. Кашель не нужен, он может погубить. Руденко, курение под контроль.

…Но и ночь с 4 на 5 января десантники вынужденно провели в холодном доме, и снова по той же причине: боевики ушли в сектор, оставив наблюдателя. Обстановка изменилась только к четвергу.

Утром 5 января к дому напротив вновь подкатила та же темно-синяя «Нива». Боевики выгнали со двора «УАЗ». В «Ниве» находились четверо человек с гранатометами. Колонна пошла в сторону вокзала, откуда всю ночь слышалась непрекращающаяся стрельба. Впрочем, в районе вокзала стреляли круглосуточно.

День прошел без приключений, но мучительно медленно. Ближе к вечеру десантники начали готовиться к прорыву. Замполит смотрел за приготовлениями подчиненных: кто-то набивал магазины патронами, кто насухо протирал автомат, кто-то чистил камуфляж. Все подшились чистыми подворотничками. Готовились молча, сосредоточенно. Понимали, что не все выйдут к своим, кто-то останется в этом секторе навсегда. Смотрел капитан на солдат, а в груди покалывало сердце. Вот они, молодые пацаны, еще осенью, в полку, беззаботные, веселые старослужащие. Бывало, водочку втихую где-нибудь в закутке пили, в самоволку к рязанским девушкам бегали, за что получали наряды вне очереди, сидели на гауптвахте. Писали домой письма, фотографировались для дембельского альбома. Служили. Случалось всякое: и в столовой подерутся при смене наряда, и в казарме чего-нибудь не поделят. Служили они в тяжелых, но мирных условиях, выполняли учебно-боевые задачи, занимались хозработами, но главное, все были уверены, что дембель неизбежен. И вот – оказались на войне. И сразу попали в переплет. Никто не дрогнул, не проявил слабость. Восемнадцать духов положили. Подготовленных боевиков. А Лукрин? Раненный в живот, скорее всего, смертельно, что уж душой кривить, нашел-таки силы выстрелить из гранатомета, обеспечив уничтожение группы боевиков. И сейчас никто не ноет, все спокойно готовятся к прорыву. Не к увольнению в город, не к девочкам, не в наряд, а к прорыву боевых порядков самого что ни на есть настоящего противника.

Капитан вздохнул. Эх, ребята, ребята, вам уже сейчас памятник ставить надо. Кто ночью выйдет к своим? Возможно, что и никто. Но драться будут до конца. Не бросят товарища, не оставят раненого или убитого. Умирать будут, но понесут на себе. Вот тебе и пацаны! Вот тебе и современная молодежь… О себе Сомов не думал. Мысль о том, что может погибнуть сам, отогнал, еще когда оказался с отделением в тылу врагов. Ему, офицеру, следует думать о подчиненных, как вывести их к своим, не дать погибнуть. Семью, конечно, жалко… Ее Сомов вспоминал часто. Трудно без него придется, но что поделаешь? Привыкнут. А там, может, и вернется… Несмотря на то, что для себя капитан определил самую сложную задачу в предстоящем прорыве. Он пойдет первым, атакует пост, а затем, пропустив солдат, займет место в тылу. И будет прикрывать ребят, пока те не дойдут до своих. И только после этого начнет собственный отход. Сомов мог принять любое другое решение, увеличивающее шансы на личное выживание, но тогда он перестал бы быть офицером. А Евгений – офицер. Он стал им добровольно, выбрав тяжелую профессию, и останется офицером до конца дней своих.

От невеселых мыслей замполита роты оторвал Руденко:

– Товарищ капитан, Алексеев с чердака передал, духи возвращаются. Двое, что оставались в хате, вышли во двор – наверное, встречать.

– Я наверх! Всем занять позиции обороны! Быстро!

– Есть!

Капитан поднялся на чердак и прилег рядом со штатным пулеметчиком отделения. Алексеев указал на колонну внедорожников, приближающуюся со стороны привокзальной площади.

– Возвращаются, суки!

– Вижу…

На этот раз «Нива» и «УАЗ» остановились на дороге. Никто из машин не вышел. Напротив, в «УАЗ» сели боевики, остававшиеся на день в доме. Приняв их, колонна пошла к кварталам многоэтажных домов.

Алексеев взглянул на Сомова:

– Никак ушли, товарищ капитан!

– Да, вроде ушли. Вопрос, надолго ли? Продолжай наблюдение до смены, я вниз!

Сомов спустился в большую комнату.

– Свалили духи, товарищ капитан? – спросил его Руденко.