Оператор моего настроения - Лана Муар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сорян, Гель, но мне нравится только одна. И я на ней женюсь.
— В смысле женюсь? Реально что ли!?
— Ну да. Скоро пойдем подавать заявление.
— Что-то как-то быстро, — все ещё не веря, она наклонила голову на бок и нахмурила бровки, а потом вскинула одну и захохотала. — А, блин! Чуть не купилась! Ты и жениться!? — Гелька фыркнула, тряхнув своими дредами, и поперхнулась, не увидев на моем лице подтверждения своей догадки. — Не, реально женишься!?
— Гель, завязывай тупить. Реально-нереально. Как попугай, бля.
— Ну ладно. Сразу бы и сказал, что не шутишь.
— А я тебе разве говорил, что сейчас буду шутить, а?
— Прикольно, — протянула она, откидываясь на спинку диванчика и рассматривая меня с каким-то сожалением. — Ну поздравляю тогда.
— Рано ещё, Гель. И это, ты извини, если чё не так.
— Да ладно. Проехали, — махнула ладошкой и подтянула к себе лист. — Про билеты хоть не шутил? Или это типа предлог был, чтобы не отказалась сразу?
— Гелька, блин, ты тупить когда-нибудь закончишь или нет!? — пошарив по внутренним карманам, я достал и покрутил в пальцах два билета. — Убедилась?
— А диск? — тут же включила еврея девушка.
— Завтра привезут, Фил подпишет, и я тебе передам. Вместе с билетами. После флешмоба, — отрицательно дёрнул головой на протянутую ладошку.
— Договорились, — кивнула она, подумав несколько секунд. — Какой флешмоб ты хочешь?
— Короче, я уже обо всем договорился, тебе только останется найти людей и объяснить им что делать.
— Ага. И что делать?
— Короче, смотри сюда, — склонившись над листом, я начал обводить перекрёстки. — Здесь, здесь и здесь…
Двадцать минут спустя Гелька подняла на меня ошалелые глаза и разревелась.
— Э, ты чё? Гель? Геля, — тряхнув ее за плечо и протянув платок, я снова спросил. — Ты чё ревешь-то?
— Да иди ты в жопу! Почему мне такие сюрпризы никто не делает? Один раз плюшевого медвежонка подарили, и то по ошибке, — шмыгнув носом, Геля подняла на меня мокрые глаза. — Я чё, страшная что ли?
— Да не. Нормальная.
— Угу. Все вы так говорите, а сами вон чё, — кивнув на лист бумаги, высморкалась и снова захлюпала. — На других женитесь.
— Да что ты ревешь-то постоянно?
— А ничего! Может, я тоже так хочу! Вот что! — выпалила Геля со злостью. — А вы только лапшу на уши вешаете!
— Э, стопэ, родимая! — завелся я. — Я тебе ничего не обещал. И вроде никаких разговоров о встречаться-жениться не заводил. Так!?
— Ну так, — кивнула девушка, притихнув от моего ответного напора.
— Тогда какого хера ты мне предъявы за всех кидаешь? А? Я за свой косяк извинился и реально чувствую вину, а не просто так спизданул, чтобы по ушам проехаться! За других отвечать не буду. И ещё… — выложив билеты на стол, сдвинул их от себя. — Бери. Просто так. Диск тоже привезу, как обещал. Только не реви больше. И это… Ты, вообще, огонь! Красивая, движушная… Вон что в аэропорту замутила с полпинка. Извини, если ты подумала, что у нас что-то будет. Я сам не знал, что втрескаюсь по уши, Гель! Извини, сердцу не прикажешь кого любить. И ты тоже влюбишься, по настоящему. И он тебя любить будет. Короче, бери билеты. Спасибо, что вообще помогала. Дальше я сам.
Выоравшись, я достал из кармана пачку, сунул сигарету в зубы и нервно прикурился, жадно затягиваясь дымом, а Геля смотрела на меня с открытым ртом и хлопала своими ресницами. Пиздец полнейший. Даже не думал, что один раз потрахаемся, а девчонка уже напридумывает себе вагон и маленькую тележку с прицепом. Фак!
— Да, мы такие козлы, — добавил я, вдавливая окурок в пепельницу. — Извини, что так получилось.
— Завтра в семь, да? — спросила Геля.
— Я сам. Спасибо, Гель. Реально, спасибо, но лучше я как-нибудь сам.
— Угу. Вот именно, что как-нибудь! — подхватила со стола злосчастный лист, спрятала его в кармашек и уверенно кивнула. — Все. Опоздал. Я согласна, только с одним условием.
— Ну?
— Познакомишь с этим барменом?
— Геля, бля!
— Ну он правда симпотный.
Ли
— Куськина, покажи, куда спрятала свою мать!
— А она не может. Куськину мать забрали в тюрьму за то, что она страшная, как Куськина!
— Ах вы засранцы! Брысь отсюда! Лизочка, Лиза, слезай, пожалуйста, маленькая. Давай, я подержу Мусю.
Клавдия Ивановна, тучная, едва проходящая в двери женщина, наверное, единственная из всех взрослых в детдоме, кто называл меня Лизочкой и разрешал возиться с бездомными кошками и собаками, неизменно шарахающимися у мусорных баков, стоящих вдоль забора. Она тянет руки вверх, к нижним ветвям березы, на которую я залезла спасать котенка. Вернее, куда меня загнали с мяукающим, не меньше моего перепуганным котёнком, чтобы вдоволь поиздеваться над дурацкой фамилией. Макс был прав, когда говорил, что дети жестоки, но он не знал каково жить с этим каждый день, быть самой маленькой в группе, самой затюканой и слабой. Когда всех вокруг брали в семьи на выходные, чтобы присмотреться, и потом, скорее всего, усыновить или удочерить, а тебя нет. Потому что тощая и уродливая. Слова девчонок, соседок по комнате, жалили едва ли не больнее, чем издёвки мальчишек, хотя бы получавших подзатыльники от Клавдии Ивановны. Она даже один раз упросила директора отпустить меня к ней, и я на два дня забыла про насмешки, а потом получила с лихвой за свое маленькое счастье — мальчишки стали издеваться чаще и злее. Теперь ещё и над тем, что толстуха Клава брала меня к себе, чтобы откормить и потом сожрать. Я молча глотала обидные слова, не веря, боясь верить им, но на всякий случай стала есть меньше. И то ли из-за своей безумной любви к бродяжкам, то ли из-за недосмотра поваров, решивших побаловать меня, и без того худую, лишним яблоком или дополнительным яйцом на завтрак, не знаю, но я подхватила сальмонеллез и провалялась в лазарете почти месяц, а когда вышла, испугалась собственного отражения в зеркале. Кости, обтянутые кожей, впавшие щеки и топорщащиеся в разные стороны волосы — чахлый одуванчик, едва доползший до своей кровати самостоятельно. Все обидные слова, слышанные каждый день, разом получили фактическое подтверждение. А потом появилась она. Красивая, высокая и строгая. Кажется даже директор боялась женщину, перед которой выстраивались в ряд мои соседки. Они торопливо прихорашивались, улыбались этой женщине в дорогом костюме, надеясь на чудо, а я так и не встала со своей кровати. Закуталась одеялом с головой и отвернулась к стене, чтобы не видеть эти смотрины.
— Татьяна Федоровна, я бы не советовала вам к ней подходить. Девочка только вернулась из лазарета.
— Я сама решу к кому и когда подходить, — жёстко осадила она директора и шикнула на хихикающих девчонок. — Успокоились!