Похищение казачка - Фридрих Незнанский

Мой приход на работу — власть. Уход с нее — власть…

— А я-то наивно полагал, что есть разница между такими людьми, как вы, и, например, каким-нибудь банкиром… — Турецкий перебил Тяжлова и намеренно не договорил.

— Какая, например?

— Я думал, банкир как бы исполняет отведенную роль в пьесе, отлично понимая истинный смысл спектакля. А вы — просто верите в силу власти, и все тут.

Тяжлов усмехнулся:

— Еще одно наивное заблуждение. В Волжске вы имеете прекрасную возможность убедиться в способности власти менять суть вещей. И суть людей.

— Абстрактный немного разговор выходит, — заметил Турецкий. — Вот взять хотя бы вас. Вы сейчас все время говорите о себе, так приведите пример для наглядности.

— От меня требуется, во-пepвых, выполнение того, что формально называется моей работой, и, во-вторых, что гораздо важнее, осуществление власти. То есть контроль за властью. Понимаете?

— Кажется, начинаю…

— Почему осуществление власти значительно важнее, чем работа? По той простой причине, что моя работа сама по себе ничем не отличается от любой другой чиновничьей работы и, в сущности, не имеет ко мне ни малейшего отношения.

— То есть она по плечу кому угодно?

— Конечно! А вот осуществление власти — это действительно мое дело, имеющее ко мне непосредственное отношение. Оно требует определенного призвания и особых качеств.

— И конечно, вам не занимать ни того, ни другого, не так ли?

Тяжлов был словно в некоторой нерешительности.

— Признаюсь, я не думал, что это так. Напротив, я был убежден, что вовсе не создан для власти. Разумеется, я знал (думал!), что власть существует, но из соображений морального порядка исключал для себя факт ее существования, не видя в ней практического смысла. Я считал, что ее не следует принимать в расчет, особенно человеку творческому. Но потом, очутившись в своем кабинете, я открыл в себе призвание и качества, о которых и не подозревал. А главное: я все понял.

— Что же вы поняли?

— Я понял, что на определенном уровне и при определенных обстоятельствах работа ровно ничего не значит, становится всего лишь одним из аспектов — и притом отнюдь не самым важным — осуществления власти. И что именно осуществление власти, даже если оно не сопровождается никакой работой в принципе, как таковой, является самым главным.

«Ну и ну, — подумал Турецкий. — Ну и ну. Рассказать же кому — не поверят. Гэбэшник откровенно заявляет, что конвейер не имеет никакого значения по сравнению с директором цеха. Хотя кому рассказать-то?!»

— Да что я распинаюсь, — сказал вдруг Тяжлов, когда казалось, что он уже закончил свою мысль, — в самом деле. Вы же опытный человек, всякое повидали, в Англии и Германии работали, в Ливерпуле, в Манчестере, в Мюнхене, в Гармише. И прекрасно знаете свою работу. Издательский бизнес, я имею в виду.

«Он знает, кто я, — понял Турецкий. — Он знает?!!» В Гармиш-Партенкирхене находился «Пятый уровень» — международная антитеррористическая организация, которой руководил друг Турецкого Питер Реддвей. Да и сам Александр Борисович провел там немало времени. «Но зачем Тяжлов дал понять? Просто пугает? Непохоже. Связал ли он мое появление здесь с исчезнувшим Весниным? Совсем не факт…»

Тут они одновременно повернулись на шум, раздавшийся из казино. Кричали сразу несколько человек и как минимум одна женщина. Что это было? Крупный выигрыш? Проигрыш? Вряд ли.

Тяжлов встал из-за стола первым, кивнул в сторону игрового зала:

— Посмотрим?

Турецкий не возражал.

Зрелище того стоило. Игра прекратилась на всех столах. Крупье и инспекторы, правда, оставались на своих постах, но буквально выворачивали шеи — так старались рассмотреть, что там такое скрывает толпа игроков. Люди сгрудились возле фуршетного стола, и внимание их привлекали явно не дармовая выпивка и закуска.

Турецкий уже понял, что случилось что-то нехорошее. Поискал взглядом Ольгу. Она стояла чуть в стороне, увидела его, кивнула и как-то беспомощно развела руками. Лицо у нее было бледное. Турецкий понял, что это значит. На всякий случай он еще поискал глазами знакомые лица. Димона нигде не было.

Черт. Неужели…

Тяжлов, стоя рядом, с кем-то тихо разговаривал по телефону. Покосился на Турецкого, прикрыл трубку ладонью:

— Петр Петрович, полагаю, вам сейчас лучше уйти из казино. Какому-то игроку стало плохо, сейчас приедут «скорая» и милиция. Ни к чему вам быть замешанным в такой ситуации. Если газетчики пронюхают… сами понимаете.

— Газетчики у меня в кармане, — напомнил Турецкий, но все же согласно кивнул. — Будем считать, что следующий ужин за мной?

— Непременно. Турецкий подошел к Ольге, взял ее под руку и

повел к выходу. Спросил негромко:

— Это Димон?

— К-кто? — не сообразила она.

— Дмитрий Головня? Ольга нервно кивнула.

— Что случилось? — спросил Александр Борисович уже в лифте.

— Я… не знаю. Я сделала все, как вы сказали. Флюгеру позвонила. За Головней следила. Он пошел в туалет. Когда вернулся, подошел к фуршетному столу, что-то выпил и упал. Ужас какой… Он жив вообще?

— Сильно сомневаюсь, — вздохнул Турецкий и потянул ее за руку, когда они приехали на его этаж.

Он хотел спросить, сразу ли упал Димон после того, как что-то выпил, подходил ли к нему кто-нибудь, хотел задать еще кучу мелких вопросов… но удержался. Во-первых, она была не в том состоянии, а во-вторых, эти вопросы были уместны для сотрудника Генпрокуратуры, но никак не для бизнесмена.

…В эту ночь они первый раз занимались любовью.

Потом, глядя на спящую Ольгу, Турецкий снова задумался о своем давнем романе, оборвавшемся так внезапно. Интересно, почему присутствие именно этой женщины навевает такие воспоминания? Ольга ничем не похожа на Веру. Хотя, положа руку на сердце, нельзя не признать, что она привлекательней. Впрочем, столько времени прошло, трудно уже сказать наверное… Где сейчас Вера? С кем она? Жива ли вообще…

И вдруг Ольга произнесла:

— Ваши любимые не покидают ваше сердце и ваши мысли, они просто мирно спят среди ангелов…

Турецкий вздрогнул и посмотрел на нее даже с некоторым испугом. Что это значит? Продвинутые журналисты умеют читать мысли? Откашлявшись, он спросил:

— Что вы сейчас сказали? Самое странное, что они по-прежнему были на

«вы».

— А я разве что-то сказала? — Она улыбнулась уже совсем чуть-чуть краешком рта.

— Вот это самое про любимых и ангелов.

— Не стану я ничего повторять. Ольга больше не улыбалась, была совершенно серьезна. Определенно, у этой женщины была какая-то тайна. А впрочем, у какой женщины нет тайны? Вопрос только в том, нужно ли знать эту тайну Петру Петровичу Долгих? А тем более Александру Борисовичу Турецкому…