Я, Чудо-юдо - Игорь Мерцалов

– Ведьма? Да гадалка одна из цыган. Моя, знать, в последнее время повадилась грядущее выведывать, вот и нагадала, что меня крушение ждет. И слышь, чего ей ведьма насоветовала: хочешь, говорит, знать судьбу странствующего, поставь свечку за упокой души его, и в ту же ночь странник тебе во сне привидится. Тогда, говорит, смотри: коли отблагодарит – стало быть, помер, а будет ругать – ну как есть живой по земле чужедальней ходит.

– Забавный способ, – хмыкнул я.

– Грех большой! – сурово поправил купец. – А моей невдомек. Что с бабы взять, волос долгий, ум короткий, в тот же день согрешила. И что ты думаешь: узрела во сне, что я ей за прозорливость ручки целую и прошу еще свечей наставить. Еще спасибо Господу, не успела на всю Сарему раззвонить… Она ведь во сне-то мне знаешь, как сказала? Сперва, говорит, снись мне и сказывай, где кубышки зарыты, уж потом я тебе и свечу, и заупокойную. А пока все не раскроешь, никто за тебя Бога молить не станет.

– А ты что? – невольно заинтересовался я.

– Во сне-то? Вроде бы упираться стал. Да дело не в этом, а в том, что хоть трезвонить и не стала, но дочери сказала, да еще хрычу… Было это все позавчера, а уже вчера самочинно Настасьюшку просватала – тому самому хрычу, мешку золотому. Сейчас приданое собирает какое ни на есть, но денег у зятька уже выклянчила сколько-то… Настасья моя что? Сидит, бедняжка, горем придавленная, на все согласная. А хрыч уже возок запрягает, холопья его дом стерегут. Венчание через два часа…

– Как же так быстро? – изумился Платон. – И никто слова поперек не скажет?

– В Новгороде сказали бы, – вздохнул Гривна. – Там купечество друг за дружку крепко держится. А на Сареме, говорил же, новоселец я. Да и ладно бы, но хрыч – это я его по-дочкиному так прозываю – он не просто хрыч, он Никита Истомин, человек большой. Ставленник это царев, за податной казною доглядчик. У него под началом холопей с полсотни, и остров он в ежовых рукавицах держит. Бесчинно не лютует, так за то ему мелкие шалости и прощаются. Слыхал я, что судили да рядили одно время купцы саремские: не скатать ли пулю, дабы царь-батюшка отозвал Истомина, а потом решили, что знакомый черт незнакомого-то лучше. В общем, нет у меня сил супротив Никиты Истомина.

– Но ты ведь живой!

– Да что с того? Дома-то я переворот учинил, жену вразумил, да сговор свадебный уж состоялся. Тут хоть владыке в ноги падай, ничего не попишешь: ради меня Истомина обижать никто не станет.

– И что же ты от меня-то хочешь? – спросил я.

– Приюти, Чудо-юдо, мою дочку на время короткое, покуда я дела не улажу.

У меня челюсть отвисла.

– Пускай поживет у тебя на острове. Вы, люди-нелюди, добрые, честные, не обидите мою кровиночку. В тягость она вам не станет, а уж я, один-то, на Сареме выкручусь. Пожалейте душу девичью: ведь убивается, чахнет на глазах, себя корит, что суеверие в сердце пустила, родного отца предала, покойным сочла по навету глупому…

– Ну ты, батя, даешь, – проговорил кот.

– И мне поспособствуйте, посочувствуйте сердцу отцовскому. Что я сделать могу, зная: в любой час нагрянут холопья истоминские и умыкнут Настасьюшку… Помогите!

– Ну раз пошла такая пьянка… – Я оглянулся на своих. – Что скажете, ребята?

– Ты тут главный, Чудо-юдо, – ответил за всех Баюн. – Тебе и решать.

И я решил.

Хм, опять вот подумалось: нет, не следует мне записки о своих приключениях издавать. Широкий читатель меня не поймет. Он, широкий читатель, не в обиду ему будь сказано, к другому привык. Ведь герои фэнтези – неважно, с юморком или без – обычно как себя ведут по отношению к слабому полу? Вот-вот, в лишних словах нет нужды, все сразу вспомнили. Герои фэнтези женщин любят во всех смыслах безудержно. Именно так эту фразу и надо прописать, без знаков препинания, чтобы уж действительно «во всех смыслах» получалось.

Любой из них на моем месте уже обзавелся бы гаремом, или иным каким способом прославился бы на всех морях, как великий символ мужескости, оправдывая свои исключительно аморальные действия рекомендациями Черномора.

Причем, хотя герои хором заверяют, что рассказывают о себе правду и ничего кроме, навряд ли широкий читатель так уж верит в их донжуанское бахвальство. Просто это уже стало обязательным условием жанра. Ну это как в голливудских фильмах – никого не удивляет, что полицейские автомобили – самые легковоспламеняемые автомобили в мире.

И даже затешись среди оравы похотливых болтунов высоконравственный герой, заточение на острове не помешало бы ему влюбиться искренне и на всю жизнь. И любовь дала бы ему силы вырваться из магического плена, свергнуть царство тьмы и совершить прочие подвиги, необходимые для того, чтобы со спокойной душой подойти к избраннице и наконец-то услышать вожделенное «да».

А я? Имея все мотивы к активной охоте на девушек, включая ту же рекомендацию Черномора, более чем за полгода так и не шевельнулся в заданном направлении. А ведь в человеческой жизни никогда не упускал случая завести приятное знакомство. И кто после этого поверит, что я не мог даже вообразить, чтобы на острове поселилась девушка? Никто не поверит.

Я и сам себе верю с трудом…

Однако же вот – ни искать не надо, ни Черномора ждать, взбудораженный купец сам предлагает доставить дочку, а я не только не рад, но даже хмурюсь, размышляя над тем, как странно сплелись в душе Семена Гривны отцовская любовь и деловой азарт.

Ради бизнеса православный русич готов отправить дочь на колдовской остров и оставить ее в компании четырех незнакомых мужчин! Каково?

Правда, ему самому эти мужчины более-менее знакомы, и он помнит, что из них один – чудовище, другой – кот, третий – набожный ремесленник и только четвертый, немецкий рыцарь, мог бы вызвать опасения, если бы не трое других.

А с другой стороны – купец ведь только ради дочери и старается, это очевидно. Да, он любит бизнес, любит адреналин, любит приключения тела и ума, но он бы не любил это все, если бы не любил дочь.

По крайней мере, так мне показалось, когда Семен Гривна, заручившись моим согласием, схватился за кольцо.

– Сейчас приведу, то есть пришлю, она тут недалече, в кладовой прячется.

– От кого? – спросил я, но купец уже исчез.

Мы расселись по лавкам и в полном молчании стали ждать. Только мне не сиделось.

– Перепугается же девка, – пробормотал я и потянул из-за пояса шапку-невидимку. С некоторых пор, кроме магических цацек, я для удобства стал носить широкий пояс – затыкал за него свой ушастый малахай, иногда еще топорик, подвешивал флягу с водой.

– Да Семен, поди, предупредил дочку, – возразил Баюн. – Оставайся как есть.

Я осмотрел себя и вздохнул:

– Как есть нельзя. Надо чем-то обмотаться, – действительно, прежде, в сугубо мужском обществе, проблем не возникало, но теперь… – Платон, есть у нас под рукой хоть холстина какая-то?