Месяц надежды - Александр Бушковский

– Оля, ну ты гонишь. Ничего и не прижимался.

– Да ладно, шучу. И все равно она к тебе так придвинулась, что грудью касалась, я же видела.

– Ну так не мог же я ее отпихивать, верно? Согласись.

– Ну да, не мог, я понимаю.

И все равно ее голос звучал как-то странно, словно бы с затаенным беспокойством.

Алексей остановился, взял ее за плечи и довольно бесцеремонно развернул лицом к себе, присмотрелся и заявил:

– Уелинка, да ты никак возревновала? К родной-то маме?

– Да ничего подобного, – отозвалась она сварливо.

– И все равно у тебя голос какой-то не такой, – сказал он, по-прежнему крепко держа ее за плечи.

– Девушка, он к вам, случайно, не пристает? – с нескрываемой надеждой на положительный ответ спросил кто-то.

Оба-на! На мягких лапках милицейский патруль подкрался в количестве двух рослых экземпляров. Скучно им, должно быть, болезным. Надо полагать, недавно в ночную смену вышли и никаких нарушений правопорядка еще не обнаружили.

– Ничего подобного, – сердито отрезала Оля. – Это я ему на шею вешаюсь, а он отбивается.

– Понятно. Если что, гражданин, зовите на помощь. Милиция не дремлет. – Патрульный демонстративно лихо отдал честь, и оба стража порядка лениво пошагали дальше, искать подвигов и славы.

– Ты чуток перепила или как? – спросил Алексей мягко. – Всякая дурь тебе в голову лезет.

– Не дурь, а смутное-смутное, легкое-легкое беспокойство, – сказала она. – Ты к ней ближе по возрасту, чем ко мне. А маме, уж согласись, ее лет не дашь. Она на несколько годочков моложе выглядит и вообще из себя отпадная.

– Олька, извини, но ты все-таки дура. Или, скорее всего, в самом деле перепила. Вот прямо так голову потеряю, пошлю тебя подальше и начну вокруг мамы увиваться. Оля, ты что? Трезвей давай в темпе, а то поссоримся. Ни разу еще с тобой не ругались, и не хотелось бы начинать.

– Ну, извини, больше не буду, – произнесла она чуть покаянно. – Просто в голову вдруг дурь полезла, когда я увидела, как она тебя глазищами чарует и грудью прикасается.

– Я не школьник, – сказал он с ухмылкой. – Меня глазами очаровать трудно. Кое-кому такое удалось, но это никак не твоя мама и дело было не сегодня. Пошли?

– Пошли.

Оля взяла его под руку, и они не спеша двинулись дальше.

Навстречу им все так же лениво шагали те самые менты.

Тот же весельчак и балагур еще метра за два до них спросил:

– Перестали отбиваться, гражданин? Вот и правильно. От такой девушки грех отказываться. – Этот стервец откровенно огладил взглядом ее высоко открытые ножки.

– Слышала? – спросил Алексей, когда они разминулись. – Устами этого мента глаголет истина. Так что выбрасывай из головы всякую дурь.

– Хорошо. Но ты просто не знаешь…

– Про что?

Оля вздохнула.

– Грех сплетничать про родную мамочку, да уж ладно. Понимаешь, любит она очаровывать. Вот как с тобой сегодня, только обычно еще дольше и активнее. Чисто платонически. Забавы для. Развлекушка у нее такая. Мужик тает, как мороженка на солнце, а ей в кайф.

– Ну, это, в конце концов, не извращение, – примирительно сказал Алексей. – Такие забавы, если ты не знала, многие женщины любят. Навидался я. У меня иммунитет. Заруби это себе на носу. Идет?

– Идет, – ответила Оля уже спокойно, без малейшей смутной тревоги, тут же прыснула и продолжила: – Мы два года назад были с ней в Анапе. Только вдвоем. У папы отпуск не совпал, а Женьку в больницу положили. Было с почками что-то несерьезное, но требовавшее двухнедельных процедур. Вот она там повеселилась. Купила нам по три купальника, совершенно одинаковых, только размеры, понятно, разные, сделала себе прическу, как у меня. Когда заходила речь о том, кто мы, говорила, что сестры. Знаешь, самое забавное, все верили.

– Не удивлюсь, если честно.

– А один раз была чистой воды хохма. Подсел к нам на пляже пузатый лысик вроде тех, что ко мне в «Шампуре» вязались, завязал болтовню, узнал, кто мы. Потом он расстегнул «кенгурятник» – помнишь, была мода на такие пояса с сумочками? – показал пачку баксов, еще потолще, чем у тех, и выдал открытым текстом, что всю жизнь мечтал переспать с двумя сестренками сразу. А мы вдобавок такие похожие. Одним словом, весь «кенгурятник» наш, а кровать у него в номере большущая, все уместимся. Мама ему такую оплеуху залепила – на полпляжа звон пошел!..

– И что?

– А ничего. Рядом расположилась компания, они над ним ржать стали, он быстренько и убрался. Без всяких последствий обошлось, хотя там, в Анапе, народ попадается разный.

– Хотел бы я эту картину маслом посмотреть. Весело живет твоя мама.

– Не всегда бывает весело, – сказала Оля. – Ладно уж, сплетничать так сплетничать. Тогда же, два года назад, у меня на дне рождения были двое одногруппников. Папа был на смене, вот она за одного и взялась по полной программе. Что ты думаешь – очаровала.

– Ничего удивительного, – чуть подумав, сказал Алексей. – Два года назад, говоришь. Значит, девятнадцатилетие отмечали.

– Ты великий математик.

– И одногруппник этот стопудово был твой ровесник?

– Ну, на полгода постарше.

– Ничего удивительного. Помню себя в такие же годы. Я тогда служил, но все равно. Тоже очаровался бы, возьмись за меня по полной программе такая дамочка. Это теперь я старый и мудрый, меня так просто не возьмешь.

– Он всерьез очаровался. – Оля вздохнула. – Надежды стал питать. За неделю трижды звонил. Мама потом рассказывала и смеялась. Все пытался свидание назначить, а она каждый раз предлоги находила, чтобы отвязаться. Он еще недели две как вареный ходил. Потом, видимо, дошло до него, что с ним играли, успокоился.

«И получил парнишка кое-какой жизненный опыт, что, между нами говоря, неплохо, – мысленно закончил Алексей. – Чем сильнее обожжешься о какую-нибудь ветреную красотку, тем умнее будешь в другой раз».

– В «Лермонтовке» в старших классах Шекспира проходят. Тебе ли не знать, – сказал он. – Я, конечно, потом почти все забыл напрочь, но одну великую фразочку в память все-таки забил.

– Это которую?

– Что женщины – порожденье крокодилов.

– И я тоже? – поинтересовалась она с хорошо уже знакомым хмельным кокетством.

– Ты – другое дело, – ответил он серьезно. – Ты – порожденье очаровательных крокодилов, а это две большие разницы.

– Правильно Демон говорит – хамло новорусское.

– Какой уж есть. Во мне найдутся и положительные качества. Я, например, совершенно не ведусь на те забавы, которые любит твоя мама, так что никаких тревог, пусть даже смутных-смутных.

– А вот еще был случай с одним военно-морским капитаном. А может, не капитаном, я в званиях совершенно не разбираюсь. С морским офицером, короче. Там же, в Анапе. Мы каждое утро под окном букеты находили, и предназначались они явно не мне. И однажды на пляже… – Оля вдруг замолчала, потом спросила уже совершенно другим тоном, вполне серьезным и даже откровенно озабоченным: – А о чем вы с ней на кухне говорили? Уж там-то она тебя точно не очаровывала. Не с тем лицом ты оттуда вышел, хмурый был явно.