Кукла-талисман - Генри Лайон Олди

Я же и оформлю, мрачно подумал я. Если выживу.

– Хорошо, – согласился Камбун. – Рублю.

Свистнул меч.

Белый кобель Широ завизжал, упал, забился в судорогах. Должно быть, человеку Камбун отсек бы голову с первого удара. Собаку же рубить было неудобно – слишком низко. Это не спасло беднягу Широ от злой смерти, зато прибавило мучений. Никто еще не успел понять, что произошло, как Камбун сделал быстрый шаг в сторону и двумя ударами прикончил черного Кабуто, призового пса лавочника Шиджеру.

Другие собаки яростно залаяли, почуяв кровь сородичей.

– Назад, глупцы, – повторил Камбун. – Кому сказано?

Толпа попятилась.

– Мой Кабуто! – взвыл Шиджеру, только сейчас сообразив, что нос заживет, а пес не воскреснет. – Что ты делаешь, негодяй?!

Камбун пожал плечами:

– Убиваю собак. И если вы не угомонитесь, это продолжится. Я стану убивать собак, будде Амиде это без разницы. А мой родич, – он кивнул на меня, – будет лупить вас плетями. У него это хорошо получается, я видел. Нравится? Давайте, подходите. Еще попросим монаха, он вас проклянет. Вас и ваших шавок…

– Вот тебе и нос, – сказал кто-то, указывая на девочку, выглянувшую у меня из-за спины. – Вот тебе и Собачья Будда! Нащелкали себе удачи…

Ворота были не заперты. Приоткрытую створку я разглядел издалека, несмотря на поздний час. Со двора несся дробный стук молотков; перекликались строители. Их гомон перекрыл сердитый рык отца:

– Куда?! Ослепли? Это на фасад!

Что-то зашуршало, заскрежетало. Проползи по нашему двору не слишком крупный дракон – крупный не поместился бы! – звук был бы именно такой.

– Вот, другое дело! Ставьте, крепите. И хватит на сегодня: темнеет уже. Наработаете мне тут! Вы и на свету фасад от боковины не отличите…

Что это на отца нашло? Обычно он менее разговорчив. Впрочем, ответ я знал: отец увлекся. Ему нравилось распоряжаться строителями: вроде как они – его инструменты, а дом он строит сам. Такой, какой хочет.

По большому счету, так оно и было.

Шум смолк, едва я потянул створку ворот на себя: как отрезало. Словно я не ворота открыл, а захлопнул шкатулку, наполненную сверчками, отсекая стрекот.

– У вас праздник, да?

– Нет, Каори. Это дом строят.

– А фонарики зачем?

– Работники зажгли, чтобы доску поперек входа не приколотить.

Фонари на шестах и впрямь напоминали праздничные огни.

Девочка завороженно смотрела на дом. Четыре опорных столба. Две дюжины столбиков под веранду. Полторы стены: северная и половина западной. Подсвеченные снизу голые стропила на фоне вечернего неба, быстро наливающегося фиолетовой тушью. Вспомнился рисунок на обоях в кабинете Сакаи Рокеро. Там стропила тянулись в голубое небо к белым облакам. На обоях стройка выглядела куда красивее.

– Какой красивый!

Я с изумлением уставился на Каори. Лицо девочки горело ярче любого фонаря, так оно светилось неподдельным восторгом. Великий будда! Столбы и стропила, изрытая земля и жалкие полторы стены – дочь пьяницы Нацуми видела вовсе не это. Так, как она, мне не увидеть собственный дом, хоть все глаза прогляди: не просто здание, каким оно есть сейчас, и даже не то, каким оно станет к концу месяца. Убежище от бурь, кров для семьи; забота, защита, любовь, тепло, отдых, пристанище…

Все, чего у нее никогда не было.

* * *

…когда мы с достоинством отступили…

…когда я поблагодарил Камбуна и мы распрощались…

…когда мы остались втроем: Иссэн, Каори и я…

«И что теперь?» – задумался я тогда.

Отец, помнится, ворчал, что я сперва делаю, а потом думаю, и лучше бы наоборот. Отец, ты был прав. Куда теперь деть девочку? Отвести домой, в Грязный переулок? Мамаша вызверится на дочь за то, что не принесла денег на выпивку. При мне руки распускать не посмеет, но я рано или поздно уйду. Значит, изругает и изобьет. Дать мамаше денег, чтобы не злилась? В любом случае, скоро вернется Шиджеру: без собаки и с распухшим носом. Отыграется на девочке, как пить дать, а мать и слова против не скажет. На это я готов поставить свое годовое жалование.

Дома Каори ждал ад. Маленький кусочек ада посреди большой Чистой Земли. Нет, домой нельзя. Куда же?

Случись это год назад или раньше, я бы попросил святого Иссэна приютить девочку в Вакаикуса. Потом, глядишь, что-нибудь придумаю. Но теперь настоятель – мой начальник, вот ведь как! Просить начальство о подобной услуге – неслыханная дерзость, немыслимая глупость!

Выбор невелик, понял я.

Сперва думать, а потом делать – это для мудрецов. Сперва делать, а потом думать – для дураков. Я же встал на срединный путь, то есть делал и думал одновременно. А если по-простому, шел и дрожал: что скажет отец?

* * *

– Рад вас видеть, Иссэн-сан! Простите за разгром…

– Это вы простите нас за вторжение, Хидео-сан. Надеюсь, мы вас не очень стесним?

Мысленно я вознес тысячу благодарностей старику за спасительное «мы». Выходило, что девочку привел не я, а мы оба, а то и вовсе святой Иссэн. Это не вполне соответствовало истине, но можно ли публично оспорить слова живого бодисаттвы?!

На миг я ощутил себя на месте собственного отца – когда в его присутствии я делал доклад господину Хасимото.

– Ну что вы! Поужинайте с нами, окажите честь.

По девочке отец скользнул мрачным взглядом и отвернулся, не сказав ни слова. Строители, погасив фонари, спешили прочь со двора. Гореть остался лишь фонарь у палатки да огонь в очаге.

Ужинать мы сели под навесом возле очага. Здесь стоял временный стол, сколоченный из неструганых досок. Нам с отцом его хватало, но вчетвером мы едва поместились. Кто ж знал, что доведется принимать гостей? Каори пристроилась с краешку: робела. Мне пришлось трижды позвать ее, прежде чем она решилась выбраться из-за штабеля брусьев, привезенных днем.

На ужин был рис, отваренный заранее. Отец залил его горячим зеленым чаем.

– Как вкусно! – пискнула Каори.

И засмущалась, спрятала лицо.

– Не надо, – остановил я ее, когда после ужина она бросилась мыть посуду. – Ты гостья.

– Гостья?

Ее никогда не водили в гости, понял я. Она не знает, как себя вести.

– Хочешь помочь? – буркнул отец. – Помогай. Тоже придумали: гостья…