Дитя Ойкумены - Генри Лайон Олди

Надо же, оно и вправду летает!

Наука умерла. Прогресс захлебнулся под волной артефактов, хлынувших с неба – и пошел ко дну. К чему открывать новые законы природы и выводить формулы, если всё открыто на тысячу лет вперед? Не мучайтесь над теоремой, уважаемый профессор! Вот вам учебник для средней школы – там всё есть. И теорема, и два варианта доказательства, и семь следствий из нее. Берите! Да, бесплатно. Не знаете языка? Желаете двухмесячный гипнокурс унилингвы? Может, универсальный интерпретатор? Семьсот одиннадцать языков, включая идиомы, спецтермины, сленг… Это уже за деньги.

Что вы, совсем недорого!

Паровой двигатель? Вот, пожалуйста. Схема, расчеты, сборочный чертеж, описание принципа действия. Только, простите, зачем это вам? Вокруг термояд, кварковые батареи, гематрицы, вехденский огонь; электричество, на худой конец… Вы б еще велосипед изобретать взялись! Да, есть такое средство передвижения: велосипед.

Хотите чертежик?

– Результат. Понимаете, Фома? В любой области – готовый результат. Итог. Теория и практика. И техническое воплощение, понять принцип действия которого неспособны наши лучшие умы. Тысяча лет! Господь Миров, эту пропасть нам не преодолеть. Десять, пятьдесят, даже сто лет мы бы наверстали. Но десять веков? Познание стало рудиментом, вроде аппендикса. У лучших опустились руки. У любознательных пропал интерес. Остальные радуются. Дикарю вместо лука дали лучевик. Вместо шалаша – непромокаемую палатку. Дикарь счастлив. Теперь он до скончания времен останется счастливым дикарем…

– Но как же культура? Искусство?

– Да, разумеется. Варварская экзотика, куда без нее? Она пользуется в Ойкумене определенным спросом, тут вы правы. Кое-кто из наших неплохо на этом зарабатывает. Собственно, это единственное, что не умерло окончательно.

– Так развивайте эту сферу! Превратите вашу Террафиму в заповедник изящных искусств! И к вам слетятся туристы со всей Галактики…

– Вы когда-нибудь были на моей Террафиме, юноша? Знаете, иногда я всерьез сомневаюсь, что имел честь родиться на этой планете… Искусство? Кому оно нужно, кроме горстки меценатов? Королю? Грандам? Гильдии пивоваров? Тупым пейзанам, денно и нощно благословляющим доброго господина?

– За что?

– За то, что урожай собирают комбайны, на которые они готовы молиться. Некоторые и молятся. Теперь у означенных пейзан появилась возможность заработать лишнюю монету – и свободное время, чтобы оную монету пропить. Заповедник для туристов? Не такой участи желал бы я для своей родины…

Фома узурпировал герцога, и девушки были уже не рады, что познакомили их. Вместо двух кавалеров – ни одного! Нельзя сводить мужчин вместе, сделала Регина «зарубку в памяти». И Линда тоже хороша! Так и вьется вокруг Фомы… Пусть теперь пострадает!

– Но ведь можно заняться образованием! Реформировать систему, наиболее одаренных с раннего детства отправлять учиться на развитые планеты. Вернувшись на Террафиму, они…

Остановившись, герцог оглядел Фому с ног до головы.

– Юноша, вы точно не ментал? У меня такое ощущение, что вы покопались в моей голове. Был проект, не спорю. Я принял в нем деятельное участие. Отправляли. Обучали. Под гарантии возвращения и трудоустройства на родине.

– И что же? – не выдержал Фома.

– В прошлом году проект закрыли. Вернувшиеся не выдерживали. Бежали, спивались… Вплоть до случаев суицида. Уехали детьми, получили достойное образование – не ларгитасское, но все-таки – и с блистающих высот рухнули в «дичь средневековья», как выразился один из них. Шок, ужас; неприятие сословных ограничений. Жгучий стыд за свое происхождение. Так стесняются матери-пьяницы…

На миг Регине почудилось, что герцог говорит о себе. Он ведь тоже надолго покидал Террафиму. Учился, путешествовал по всей Галактике. Но Оливейра ведь нашел силы вернуться! Может быть, потому, что сословные ограничения – не для него? Дворянин, гранд, землевладелец. А сын пивовара, пусть с университетским дипломом – кем он будет на родине? Когда за косой взгляд тебя положат под плети? Велят повесить? Или смертная казнь у них уже отменена?

– …те, кого отправляли учиться в более зрелом возрасте…

Оливейру прервал аккорд органа.

– Прошу меня извинить, – герцог извлек коммуникатор, активировав «приват-режим». – Что? Да, хорошо. Через десять минут. Сеньориты, умоляю о снисхождении. Выставку посмотрим в другой раз. Спасибо за приятную беседу, юноша. Увидимся на вечернем просмотре.

Фома проводил Оливейру растерянным взглядом.

– Он не обиделся? – жарко зашептал парень, приобняв девушек за плечи. – Больная тема, да? Я ж не знал… Гляньте, пока он не ушел! Обиделся или нет? Вы же можете!

Молодой арт-трансер выглядел таким несчастным, таким обескураженным, что Регина невольно потянулась к уходящему герцогу. Но вовремя остановилась.

– Дурачок ты, Фома! Если бы он обиделся, он бы тебя на дуэль вызвал!

– И насмерть заколол! – поддержала Линда.

– Ну, это еще неизвестно, кто кого! – Фома подбоченился. – У меня первый разряд по фехт-комбату! В классе один-три…

Регина не удержалась и фыркнула. Герой, ну просто герой! Мужчины – вечные мальчишки, в любом возрасте. За ними глаз да глаз… Тут ее разобрал вовсе уж неприличный хохот. Вся троица стояла у входа в выставочный зал, и прямо над их головами, похож на моллюска в раковине, моргал декоративный «глаз». Дальше, под аркой, танцевала первая скульптура – красотка из полипласта. «Эссандра. Дыхание Осени», – значилось на табличке. Среагировав на внимание посетителей, динамический режим усилился. Танцовщица вскинула руки над головой, кудри ее взвихрились, словно от ветра. В воздухе закружились листья: охра, багрянец, киноварь…

– Глядите, буклеты. Трейлер «Мондонга».

Фома взял буклет со столика и развернул демо-сферу.

– Это Мондонг, – говорит хриплый, неприятный голос.

На черной, пронизанной искрами бархотке вращается шар. Желтый бриллиант с зеленью отдельных граней. Демантоид, ценнейший из гранатов: сплав золота и изумруда. Кусок старой бронзы покрыт налетом патины. Зернистая терракота заляпана ярь-медянкой. Пустыни и саванны. Океан песка; море травы.

Кружится во мраке планета.

– Это Мондонг, – повторяет голос.

Планета превращается в голову человека. Волосы свернуты в маленькие, туго закрученные спирали. Кажется, что голова усыпана горошинами черного перца. Лицо-треугольник. Кожа цвета сухой листвы, вся в морщинах. Нос приплюснут, громоздятся утесы-скулы. Уши без мочек. Тонкие губы кривятся в усмешке идиота.

– Овакуруа. Здесь их дом.

Начинается музыка: чуждая, раздражающая. Барабаны. Стук палочек. Хлопки ладоней. Воет тетива лука. Две ноты чередуются в странном порядке. Трещат коконы мотыльков, наполненные семенами. Гнусавит бамбуковая флейта. Так звучал бы оркестр, настроенный на дождь.