Витте - Сергей Ильин

В киношедевре режиссера Лукино Висконти «Леопард» (фильм удостоен «Золотой пальмовой ветви» Каннского кинофестиваля) есть такая сцена. Молодой прогрессивно мыслящий аристократ говорит своему дяде — убежденному поклоннику старины: «Чтобы все осталось по-прежнему, мы сами должны перемениться». Российская империя конца XIX и начала XX века — это не Сицилия эпохи движения Гарибальди. Русское поместное дворянство в основной своей массе перемениться либо не могло, либо просто не хотело.

В «Воспоминаниях» С. Ю. Витте разделил российское благородное сословие на две неравные половины. Лучшие его представители, к которым он причислил себя самого, не отделяют собственного блага от блага общего. Другие, которых оказалось громадное большинство, преследовали исключительно свои личные эгоистические интересы, во многих случаях даже не трудясь маскировать их высокопарной риторикой. Их С. Ю. Витте не без яда именует «дегенератами». Такая язвительная классификация порождена отнюдь не чувством личной обиды на тех, кто изо всех сил старался вышвырнуть его на обочину политической жизни. Вся государственная деятельность С. Ю. Витте говорит о том, что это было его глубоким внутренним убеждением105.

«Дворяне-дегенераты» имели право на занятие высоких постов в государственном управлении по одному факту принадлежности к высшему сословию. Бороться с этой несправедливостью С. Ю. Витте предлагал следующим способом: дворянские права должны приобретаться не только за отличия на государственной службе, но и за заслуги на поприще общественного служения, занятий промышленностью, сельским хозяйством, торговлей, науками и искусством106. Его предложение не встретило поддержки ни в кругах высшей бюрократии, ни у императора Николая II.

Какие только мысли и чувства не уживались в голове и душе русского помещика! Владельцы родовых дворянских усадеб, сдававшие крестьянам землю в краткосрочную аренду на грабительских условиях, исповедовали самые передовые либеральные взгляды, метали громы и молнии в адрес правительства за его бессовестную налоговую политику и одновременно вожделели дешевых, а еще лучше бесплатных, ссуд из Дворянского банка.

Свои домогательства они обращали непосредственно к престолу. В 1895 году подвернулся удобный предлог — предстоящие коронационные торжества. Когда до министра финансов дошли слухи, что в дворянских кругах что-то затевается, он направил К. П. Победоносцеву обеспокоенное письмо (датировано 29 апреля 1895 года): «Сегодня мне передал Анатолий Павлович Иващенков, что… И. Н. Дурново к 6 мая готовит какой-то новый указ о льготах дворянству. Ведь это будет просто беда! Уже теперь рескриптом взбаламучено море всяких вожделений — что же будет потом? Еще вчера Тертий Иванович (Т. И. Филиппов, государственный контролер. — С. И.) спрашивал меня, не случилось ли что-либо особенного, так как утром его камердинер спрашивал: „Правда ли, барин, что вышел царский приказ, чтобы нас опять обратить в крепостных?“ Ведь на верху, по далекости расстояния, а И. Н. Дурново и Ко по близорукости, не видят, какую они готовят смуту»107.

Профессор Константин Петрович Победоносцев, обер-прокурор Святейшего синода Русской православной церкви, был крупнейшей фигурой из всех окружавших в то время царский престол. Высокодаровитый человек, правовед выдающейся учености, он страдал тем недостатком, каким и ныне страдают многие почтенные юристы, а именно: полным отсутствием творческого жизненного начала. Относясь ко всему остро критически, необыкновенно сильно и ярко живописуя язвы государственного и общественного устройства России, ничего конструктивного предложить он не мог. Это свойство его ума отмечено в заслуживающих доверия мемуарных источниках, например, воспоминаниях Е. М. Феоктистова, откуда взята следующая цитата: «По-видимому, он полагал, что, излив свои сетования, он сделал все, чего можно от него требовать, и затем остается только уповать на милосердие промысла. Конечно, трудно было согласиться с этим; Константину Петровичу возражали, что бездействие правительства должно привести Россию к страшным бедствиям, — в ответ на это он приводил странный аргумент, он указывал на то, что никакая страна в мире не в состоянии была избежать коренного переворота, что, вероятно, и нас ожидает подобная же участь и что революционный ураган очистит атмосферу. Хорошее утешение! Однажды кто-то весьма основательно заметил ему на это, что если все государства подверглись революционным потрясениям, то не было еще примера, чтобы правительство, так сказать, включало революцию в свою программу, считало ее таким неизбежным явлением, с которым бесполезно бороться»108.

Твердая жизненная позиция К. П. Победоносцева внушала уважение, а ум и образованность делали общение с ним полезным и приятным. «…Из всех государственных деятелей России, — писал С. Ю. Витте, — с которыми мне пришлось иметь дело во время моей, хотя и недолгой государственной карьеры, но столь разнообразной по различным событиям, случавшимся во время моей государственной деятельности, Константин Петрович Победоносцев был человек, наиболее выдающийся по своему таланту или, вернее, не столько по таланту, сколько по своему уму и образованию; мне было гораздо приятнее беседовать с Победоносцевым, гораздо приятнее, нежели со всеми остальными моими коллегами и другими государственными деятелями России, с которыми мне приходилось встречаться»109.

В начале XX века звезда Константина Петровича начала закатываться. У молодого царя он не пользовался таким авторитетом, как у его отца. 12 мая 1901 года в дневнике генеральши А. В. Богданович появляется запись: «Вчера встретила Победоносцева. Выглядит он совсем больным, высохшим. Он очень самолюбивый человек, любит доминировать, а за последнее время он у царя никакой роли не играет, влияния у него нет никакого, потому и сохнет»110. Но в середине и второй половине 1890-х годов влияние обер-прокурора Синода на императора было еще велико.

Поход против С. Ю. Витте «дворяне-дегенераты» открыли в 1896 году, когда предводители дворянства 27 губерний подали царю записку с резкой критикой проводимой им экономической политики. 9 января 1897 года Николай II распорядился, чтобы министр финансов дал ответ по всем пунктам предъявленных обвинений. Так появилась знаменитая работа под названием «Замечание министра финансов С. Ю. Витте на записку губернских предводителей дворянства о нуждах дворянского землевладения»111. Она была подготовлена и представлена императору не ранее апреля 1897 года. Ленинградский историк Юрий Борисович Соловьев называет ее в числе «наиболее важных и значительных документов», когда-либо вышедших за подписью С. Ю. Витте112.

Когда дворяне домогались всевозможных льгот и казенных субсидий, они козыряли тем, что реформой 1861 года их обобрали — лишили не только дармового труда крестьян, но еще и земли, которую они совершенно искренне считали своей частной собственностью (хотя в своей сущности они имели на нее лишь феодальное право собственности). С. Ю. Витте уверял Николая II, что главная причина кризиса дворянского землевладения состоит не в этом, равно как и не в тарифной политике и не в железных дорогах, а в том, что многие помещики не только не могут, но еще и не хотят рационально вести хозяйство. Они слишком привыкли широко жить за чужой счет. Министр финансов противопоставил «диким помещикам» (выражение M. E. Салтыкова-Щедрина) средней полосы России прогрессивных дворян северо-западных и юго-западных районов страны, очень удачно приспособившихся к новым временам и даже ставших как бы их составной частью, а вовсе не инородным телом.