Леди, которая любила готовить - Екатерина Лесина

Хмурого Василиса вывела и, убедившись, что нет поблизости ни коляски, ни неприятных ей людей, сказала:

— Тут побудешь.

Поводья она набросила на столбик левады, больше для порядка, ибо был Хмурый конем ответственным.

В денниках хлюпало.

И воняло.

И с первой лошадью Василиса намучилась изрядно. Та, пусть и позволила накинуть упряжь, но после заупрямилась, уперлась всеми четырьмя ногами, не желая покидать денник. И темные бока ее судорожно вздымались, а в глазах виделся страх.

— Пойдем, — Василиса вздохнула и, обнявши лошадь, заговорила. — Идем, хорошая моя… там солнышко, там травка… земля сухая…

Она говорила тихо и напевно, как учила когда-то тетушка, и сила, та самая, что спала, не желая вплетаться в простейшее заклятье, вдруг очнулась, потекла потоком. И лошадь успокоилась, мотнула головой и все-таки пошла. Медленно, явно страшась каждого шага, но все же веря человеку.

— Вот так… иди…

На пороге кобыла замерла.

Попятилась было.

— Иди, иди… давай… — Василиса хлопнула ее по спине, иссеченной многими шрамами, большею частью старым, но имелись и свежие, которые ко всему прочему начали подгнивать. — Иди, моя хорошая…

И кобыла решилась.

Дальше было проще.

Старый Угорек, на котором она еще в малолетстве ездить училась, и вовсе, показалось, узнал, пошел охотно, как и Пятнаш. Прочие же, кто боялся, кто упрямился, но упрямство это преодолевалось легко.

Конечно, по-хорошему коней следовало бы разделить, однако внутренние ограждения в леваде давно развалились. С другой стороны, кони выглядели настолько измученными, что каждый шаг им давался с явным трудом. Сомнительно, чтоб они в нынешнем своем состоянии стали драться. Зато все, как один потянулись к суховатой, но еще живой траве, жадно хватая ее, вырывая едва ли не с корнем.

Если их и кормили, то мало.

— Барышня! — Аким вернулся один и до крайности недовольный. — А вы тут, барышня…

— Видите, до чего довели?

Он видел.

И произнес пару слов из тех, которые помогают людям простого сословия верно выразить обуревающие их эмоции.

— Нашли кого-нибудь?

— Нашел. Пьяные, иродищи этакие. Я их погнал. После… у моей сестрицы сынок есть, давно просился на службу пристроить. Коней любит и толковый… если позволите.

— Буду рада. И, думаю, если найдется еще кто-нибудь… тут работы непочатый край.

Аким кивнул и, присевши у ограды, подался вперед.

— Копыта точно гнили. У той вон гляньте, точно свищи будут…

И хорошо, если неглубокие.

— А мокрецы точно у каждой, готов шапку сожрать, коль оно не так.

В тех условиях, что лошади содержались, сложно представить, что обойдется одними мокрецами. Наверняка обнаружатся и трещины, и нагнои, и у одной определенно Василиса приметила все симптомы опоя[1].

И это только ноги.

— Ветеринары тут есть? Хорошие. А… — имя само всплыло в памяти. — Платон Евгеньевич еще практикует?

— Хороший был человек, — согласился Архип, размашисто крестясь. — Но уж год, как преставился, немолодой был.

И верно, он и тогда-то казался Василисе неимоверно старым, если не древним.

— А кто теперь?

— Так… Одзиерский. Поляк. Но говорят, что толковый.

— Вызовешь?

Аким кивнул.

— Денники почистить придется.

— Сейчас?

— А когда?

— Так… долго, если сам, чтоб до вечера управился, — он поскреб макушку. — Если нормально-то…

— Я помогу.

— Барышня! — возмущение его спугнула голубиную парочку. — Да где это видано… тут же лопата, навоз! Погодитя чутка, пущай на леваде заночуют. Я вас домой отправлю, а сам возьму племянничка и возвернуся. Чай, за пару часов ничего-то не приключится. А ночи ныне теплые. Завтра с утречка мы и займемся. Почистим туточки, поглядим. Надо будет овсу прихватить пару мешков. Пока на конюшнях возьму, а там уже договориться с кем, чтоб подвезли телегу какую. И травы покосим, но уж опосля.

Василиса успокаивалась.

И вправду… нет, она не боялась работы, и денники ей чистить случалось, как и лошадей, и вовсе не потому, что заставляли ее, просто… тетушка вот чистила, и Василиса тоже. И это казалось правильным, хотя, конечно, наверное, Аким прав.

— А если… — оставлять лошадей не хотелось совершенно. — Волки?

— Так… — Аким вновь поскреб голову и нахмурился. — Назад заводить?

— Погоди… — она щелкнула пальцами. На конюшнях прежде защита имелась, и весьма хорошая, тетушка, помнится, из Петербурга приглашала специалиста, чтобы поставил, как от волков, так и от лихих людей. Сейчас-то защита, верно, отключилась, но не потому, что разрушили ее, для этого конюшни понадобилось бы с землею сравнять, но вот кристаллы питающие за годы истощились. А напитать их Василиса сумеет, пусть и не полностью, но так, чтобы на день-другой хватило.

Воодушевленная, она развернулась к конюшням.

И остановилась.

— Вода. Надо воды притащить, а то поилки сухие. И…

В денниках, кажется, тоже ничего-то не было. Вот же…

— Натащу, — Аким снял пиджак, который пристроил на столбике. — Не переживайте, я скоренько управлюсь. А вы покамест погуляйте.

Погуляет.

Чтобы представить, что еще здесь уцелело. Но для начала — кристаллы.

Они и вправду опустели, как и главная конюшня, некогда бывшая тетушкиной гордостью. Построенная из того же красного кирпича, что и императорские, являвшаяся по сути малой копией их, она ныне запылилась, заросла грязью и местным колючим кустарником, чей дурной норов был Василисе прекрасно известен.

Она прошла через широкие ворота, которых не осталось, как не осталось и дверей в опустевших денниках. Кое-где начали и переборки растаскивать, но укрепленные силой, те поддавались плохо.

Сухая трава.

Пыль.

Остатки соломы. Тени, что засуетились при появлении Василисы. И крыс выводить придется, неприятные твари. Но это уже после, потом. Крысы, если подумать, не самая большая беда. Ничего, она восстановит все. И большую леваду, куда лошадей можно было выпускать просто, открыв вторые двери денника. И манеж, что стоял в отдалении этакими полуразвалинами. И дорожки.

Луга.

Лошадей.

Все будет не как прежде. Лучше, чем прежде. И это решение окрепло, придав бестолковой Василисиной жизни хоть какой-то смысл.

Она переступила порог комнаты, в которой некогда обретались грумы и тренера. Пустота… стол уволокли, стулья частью разломали. Побелка облезла, а крыша в углу подтекать стала, и на стене образовались темные потеки. Впрочем, Василису они не слишком взволновали.